Сердце Сапфо

Дельфы, конечно, были местом, куда приходили многие предсказатели. Оракулы порождают оракулов. Ожидающие своей очереди убивают время жертвоприношениями, гаданием по птицам, внутренностям, огню, ветру, дыму. Тем, кто уже побывал у оракула, требуется помощь и толковании ее слов. Вся местность вокруг так и дышит волшебством, а там, где есть волшебство — или его обещание, всегда из рук в руки переходит золото.

Многие искатели мудрости принесли с собой великолепные золотые изделия в дар дельфийской сокровищнице. Мы с удовольствием перенаправляли эти предметы в наши руки. Уверившись, что нам хватит оболов и золотых безделушек, чтобы умилостивить жрецов и попытаться увидеть оракула, мы позаимствовали тюрбаны и халаты у гостей с Востока, приклеили фальшивые бороды и усы и подготовились проникнуть во внутреннее святилище — адитум. Мы, конечно, знали, что, прежде чем предстать пред очами Пифии — или даже ее жрецов, профетов, толковавших ее волю, — придется пройти через немалое число непростых ритуалов.

— А ты не опасаешься, что искатели, получившие паши советы, сообщат жрецам, что мы женщины? — спросила Пракс.

— Зачем им это нужно? Мы могли бы отплатить им той же монетой, открыв, что они изменили оракулу и ее толкователям. Я думаю, страх заставит их держать рты на замке. Если ты ничего не говоришь, то и тебе ничего не, будет сказано. Мы ничего не должны этим жрецам, профетам, которые живут за счет мудрости оракула. Если мы будем вести себя так, будто все в порядке, они сделают то же самое.

И вот мы приготовились к встрече с оракулом. Вначале надо было очиститься в водах Кастальского источника, потом натереться маслами, пропитанными ароматами редких горных цветов. Потом принести в жертву великолепную телку, собрать ее кровь в чашу из чистого золота (из наших собственных запасов) и отдать для изучения жрецу. Чашу тоже пришлось оставить. Мы разделили жертвенное мясо с Аполлоном и, конечно, со жрецами. После этого мы остановились у сокровищницы, чтобы оставить там золотые подношения, которые должным образом были внесены в опись на папирусных свитках. Наконец мы покинули жрецов, чтобы надеть чистые халаты и тюрбаны.

Я не забыла сказать, что перед этим мы три полных дня и три ночи должны были не прикасаться друг другу? Как я могу это забыть. Мы с Пракс были в таком возрасте, когда три дня и три ночи воздержания казались вечностью. Мы всегда находили утешение в объятиях друг дружки, кроме тех дней, что я была опьянена Исидой. Но эти три дня мы не прикасались друг к другу жаркими руками. Мы исполнились решимости услышать пророчество, которым можно было бы воспользоваться.

А тем временем каждый раз, когда мы входили в священные пределы, к нам тянулись руки, облегчая нас от оболов и золота. Мы смотрели, как расстаются с золотом наши соседи по очереди — словно орел с перьями во время линьки. Многим просителям давали от ворот поворот даже после прохождения всех ритуалов. Других заставляли ждать еще и еще и в конечном счете все равно отказывали. Но удача почему-то нам улыбнулась, и жрецы пропели нас мимо той — последней — части очереди, что вилась уже внутри святилища.

Говорят, что пифий много и они по очереди произносят свои пророчества. Некоторые остряки даже утверждают, что Пифия — не женщина, а жрец в женской одежде. Другие распространяют слухи, что Пифия на самом деле — не девственница, а бывшая проститутка, которая уже вышла из возраста чувственной любви. Я могу сказать только то, что видела в первое посещение Пифии. Если это и было игрой, то превосходной!

Поначалу мне показалось, что Пифия (на голове у нее был лавровый венок, а в руке лавровая ветвь) — это женщина с лицом взбесившейся собаки, очень лохматой взбесившейся собаки, чьей морды почти не было видно, а пасть двигалась, как отдельное животное. На губах у Пифии выступала пена, она рвала свои одеяния, терла себя между ног и говорила, что взбредет в голову, как ребенок, произносящий бессмысленные слоги. Профеты стояли вокруг, как часовые, и, пока она несла свою невнятицу, оставались совершенно бесстрастными. Понять ее слова было трудно. Некоторые имели какой-то смысл, другие нет.

— Ого, ого, ого. Кто теперь? Говори, чужестранец. Ты — друг Пифии?

— Да! — ответила я.

— Море открывается, но не закрывается. Волны зелены, но еще и белы. Волны — это вино. Волны вытекают из их громадной амфоры… Золото Лидии почти не озаряет лилии… они озаряют себя…

Она говорила, а из узкой трещины, пересекавшей святилище, поднимался пар. Я вдохнула этот пар и почувствовала, что пьянею. Или у меня опять разыгралось воображение?

Я глянула на Пракс. Она посмотрела на меня и широко открыла глаза. Если бы мы могли переговорить!

Большая часть того, что вещает оракул, не имеет смысла, иначе жрецам нечего было бы делать. Поначалу они торжественно хранят молчание. Потом начинают взволнованно ходить вокруг, толкуют малейший вздох, самую длинную бессмыслицу. Они наверняка и ветры в ее животе могли бы истолковать!

На жрецов произвело впечатление то, что Пифия обратилась ко мне напрямую.