Сердце Сапфо

Чему может научиться поэт? Искусству очаровывать. Мы любим богов за их способность очаровывать и пытаемся призвать их, подражая этой способности. Мы воскуряем благовония, произносим заклинания, чтобы стать похожими на богов, чтобы привлечь их. Но если мы руководствуемся ложными мотивами — желанием получить блага, а не благочестием, боги понимают это. И мы утрачиваем способность привлекать вдохновляющих нас муз.

Я знала все это, но гнала от себя подобные мысли, как гнала — без всякого успеха — мысли о моей маленькой Клеиде и возлюбленном Алкее. Подстегиваемая желанием заработать побольше золота, чтобы защитить себя, я шла на поводу у Кира. А может быть, мне просто нравилось выступать перед публикой? Собственное пение действовало на меня как дурман. Каждый раз завораживая толпу, я завораживала и себя. Возможно, их смех, их крики восторга были для меня дороже золота. Когда перед моим представлением подметали пол, когда я брала свою лиру и прочищала горло, когда я видела замерших в предвкушении зрителей, я уносилась в другой мир. Да, верно, исполняя свои песни, я чувствовала себя равной богам, потому что могла управлять чувствами слушателей. Я казалась себе такой же могущественной, как Афродита. Мне казалось, что я владею ее чарами. Я пела о ней, но втайне пела о себе.

Эта многажды цитируемая строка — «Я не надеюсь до неба дотянуться» — была сочинена в приступе раскаяния, после выгодного выступления на одном из сиракузских симподиев. Это было вечером перед отплытием в Дельфы, и я чувствовала отвращение к себе — такой, какой я стала.

— Я начала с почитания богов, — сказала я Пракс, — а теперь я чту золото. Уверена: должно случиться что-то ужасное.

— Что может быть хуже того, что уже случилось? — спросила Праксиноя.

Путешествие в Дельфы было трудным. Нас задерживал туман. Шторма трепали наше судно. Боги швыряли его, словно щепку. До этого я не замечала, что подвержена морской болезни, но меня тошнило.

Мы все слышали песни бардов о похождениях Одиссея, вот только женщины в легендах наших прародителей сидят дома за ткацким станком. Пенелопа ткет и распускает саван. Елену похищают по любви. Но назовите мне хоть одну женщину, которая отправлялась бы странствовать в поисках мудрости. Эта женщина — я.

От Тринакрии до Дельф лежал бушующий открытый океан без единого островка. Причалить к берегу, остановиться на ночлег, пополнить припасы и отдохнуть не было возможности. В ту ночь небо затянули тучи и капитан не мог вести корабль по звездам. Вскоре мы поняли, что он понятия не имеет, где мы находимся. Мы вполне могли закончить наш путь в царстве Аида, а не в Дельфах.

Хуже того, капитан и матросы прослышали, что у нас много золота, и решили во что бы то ни стало заполучить ого, а меня бросить в море. Когда я сказала, что все мое золото осталось в Сиракузах, они не поверили.

— Ты наверняка и с собой прихватила золотишка, — сказал капитан.

— Слишком мало, чтобы ты остался доволен. Но если ты доставишь меня назад в Сиракузы живой и невредимой, я покажу тебе мое богатство и дам столько, сколько пожелаешь.

Они стали спорить, кто-то кричал, что я хочу их обмануть. Но тут вмешался Кир. Он снял все свои золотые побрякушки и пообещал прибавить по возвращении в Сиракузы. Думаю, они никак не могли прийти к общему мнению. Капитан пытался убедить их принять план Кира, обещая им безмерное богатство, если они вернутся в Сиракузы. Однако обещать это было легче, чем выполнить. Поднялся сильный ветер, и начался лютый шторм. Все планы были забыты, и теперь мы изо всех сил цеплялись за корабль, чтобы только остаться в живых.

Я думала, уже знаю, что такое бурное море: мне довелось повидать его у Пирры, на пути в Сиракузы, у Мотии. И только теперь познала я в полной мере мощь Посейдона. Корабль так накренялся, что с каждой волной кто-нибудь оказывался за бортом. Я держалась изо всех сил, сопротивляясь волнам, но осталась на палубе только потому, что обвязала ноги веревками. Алкей научил меня этому, и веревки спасли мне жизнь.

Капитана и большинство его людей смыло за борт. Они оказались в воде с карманами, набитыми золотом Кира, которое не могло их спасти.

«Морское дно, наверное, — подумала я, — все устлано золотом и костями тех, кто утонул, ныряя за ним».

ЗЕВС: Вот здесь я бы и дал ей погибнуть… совсем неподходящая героиня…

АФРОДИТА: Тебе не хватает терпения. Если ты позволишь мне закончить историю этой женщины, она станет легендой на три тысячелетия.

ЗЕВС: Я не вижу смысла…

АФРОДИТА: Ты никогда не видишь смысла в жизни женщины, если только она не носит твоего ребенка.

ЗЕВС: Я и сам мог бы это сделать. Утопи Сапфо и отдай мне Клеиду. Я вставлю ее себе в бедро, чтобы она родилась заново, и тогда мы начнем ее историю.

АФРОДИТА: Я ни за что не заглушу голос, который слышен через тысячелетия.

ЗЕВС: Да кого это интересует?

АФРОДИТА: Меня! И будет интересовать других.

ЗЕВС: Ну, тогда и спасай ее сама.

АФРОДИТА: И спасу. С помощью Посейдона… если ты не хочешь помочь.

ЗЕВС: Посейдон! Мой брат всегда был настоящей язвой. Ты вспомни, что он сделал с Одиссеем.