Сердце Сапфо

Моя мать дефилировала между Эресом и Митиленой со свитой рабов. Она была зла на меня и несколько недель меня не замечала. Рабы поговаривали, что она нашла утешение в объятиях Питтака, который отправил моего отца на верную смерть. Она знала, что ее безопасность зависит от милости сильных мира сего, и, как всегда, пользовалась своей красотой, чтобы снискать эту милость. У меня не было ее красоты, а потому я могла стать красивой только с помощью моих песен. Но теперь я была обречена на молчание.

Однако бабка и дед проявили ко мне снисходительность, как это нередко свойственно старикам. Прошло несколько дней, и мне уже разрешалось одной ходить к морю. Мои рабы поставили на берегу маленький шатер, где я могла петь и мечтать.

Вплети в свои локоны
Веточки аниса,
Сгибая прутики
Нежными пальцами.
Ведь веселые грации
Наслаждаются видом цветов
И отворачиваются
От простоволосья
Даже прекраснейших из дев.

Как-то в лунную ночь я дремала в своем шатре, когда меня разбудил грубоватый шепот:

— Мы сегодня отплываем в Пирру — ты с нами, Сапфо?

Я проснулась, протерла глаза, увидела солнечную бороду Алкея и решила, что передо мной Аполлон.

— Мы уплываем сейчас или никогда!

Он снился мне — и вот явился наяву.

— Сейчас, — сказала я, выбираясь из постели.

Может быть, я спросила у него, зачем ему я, если он предпочитает мальчиков? Может быть, я вспомнила мою мать, бабку с дедом, Праксиною? Конечно нет! Мне было шестнадцать!

Я последовала за Алкеем и его людьми в гавань, где мы пренебрегли положенными жертвоприношениями богам, чтобы не привлекать к себе внимания, взошли на торговое судно с прямоугольным парусом и отправились из Эреса в Пирру. Нос этой черной лодки был украшен двумя свирепыми голубыми глазами, словно она заглядывала в будущее. Я прыгнула на борт, даже не оглянувшись.

Да будь это даже ненавистная ссылка, я бы все равно радовалась ей. Мое подлинное обучение поэзии началось.

2. Жених ступает

Выше стропила!

Жених ступает, как Арес.

Сапфо

В ссылке мы жили в рощице над Пиррой на другой стороне острова. Алкей и его люди составили заговор, чтобы избавить Лесбос от Питтака. Они ненавидели его за ум и проницательность. А может, ненавидели себя за отсутствие у них этих качеств. На самом же деле Питтак перехитрил их. Они проклинали его жестокость, а сами планировали жестокий заговор.

Прежде Алкей был в союзе с Питтаком против предыдущего тирана — Мирсила, но потом они рассорились, одним богам известно почему. Питтак был из тех вождей, что поддерживают дружбу, руководствуясь корыстными соображениями. Он не получил аристократического воспитания, а потому и не испытывал из-за этого угрызений совести. В этом-то все и дело.

В основе ненависти между Алкеем и Питтаком лежало противостояние нового и старого. Семьи аристократов, вроде семьи Алкея или моей, когда-то правили этими островами и хозяйничали в этих водах. После войны с афинянами нам на смену пришли люди более грубого сорта. Наши семьи принадлежали к аристократии, нас воспитывали для праздности и песнопений. Люди вроде моего отца считали войну искусством. С другой стороны, такие, как Питтак, изначально готовили себя к коммерции и махинациям. Питтак никогда бы не бросил щит в аристократической гордыне, как это сделал Алкей. Питтак был убежденный политикан. Он умел говорить одно, а делать другое. Врать с честным выражением лица Страстный оратор, он верил только звуку своего голоса. Питтак был непобедим, потому что древнее понятие чести не сковывало его по рукам и ногам.

Алкей совершил немыслимое: он высмеял Питтака в остроумных стихах, которые теперь восторженно повторяли по всему острову. Насмешка приводит тиранов в бешенство, даже если они и делают вид, что они выше этого.

Теперь Питтак хотел ни много ни мало уничтожить Алкея, чтобы подавить мятеж и укрепить свою власть. Но убить Алкея он не осмеливался, опасаясь бунта старой аристократии. Поэтому ссылка была наилучшим решением проблемы.

Я тоже ненавидела Питтака за то, что он, как мне тогда казалось, низвел мою мать до положения, шлюхи, пусть она и сама выбрала такую судьбу. Ее любили крупнейшие аристократы Греции. Бродячие певцы слагали ей песни. Художники писали ее портреты. Философы рассуждали о любви на ее примере. Благородные воины, а среди них в первую очередь мой отец — умерли ради нее, а теперь она стала любовницей простолюдина. Если ей не было стыдно, то мне было стыдно за нее. Меня обуревала ярость, я страдала за своего несчастного покойного отца. А может быть, я завидовала матери, которой так легко давались многочисленные победы над мужчинами? Она могла вызывать у меня и приступы ярости, и слезы сострадания. Я питала к ней сплошь противоречивые чувства. Я так сильно любила ее, что ненавидела!

— Есть только один человек, который может провести нас к Питтаку, когда рядом не будет стражников. И этот человек — твоя мать.