Сердце Проклятого

— Зачем тебе знать то, что может быть опасно? Ты — мирный человек.

Взгляд Мозеса стал ледяным.

— Это мой третий сын, Ксантипп, — произнес он еще более хрипло. — Третий сын, которого я теряю. Все трое были непримиримыми, все трое умерли на кресте. Как ты думаешь, кому из них было легче? Моему первенцу Исайе? Или второму моему сыну — Александру? Или моему младшему — Марку? Зачем моему сердцу знать подробности? Чтобы оно разорвалось от горя? Неужели ты думаешь, что я не знаю, какие нечеловеческие муки перенес каждый из них? И что изменилось в мире от вашей борьбы, кроме того, что они умерли, и семя мое ушло в землю? Да, я мирный человек, но это не помешало мне потерять тех, кого я любил. Ты можешь объяснить — с какой целью Неназываемый забрал у меня детей? Что он от меня хочет?

— Не могу. И никто не сможет, Мозес. Мы просто люди и нам не дано проникнуть в его замысел.

Мозес помолчал, двигая губами. Щеки у него были вислые, такие же тяжелые, как веки, мимо крыльев крючковатого носа пролегали глубокие складки, и Иегуде показалось, что по одной из этих складок, сверкая, покатилась слеза.

— Значит, так было нужно. Таков был его замысел. Что ж… Ты принес весть, Ксантипп, — прохрипел Мозес. — Спасибо тебе. Что просишь взамен?

— Немного.

— Обычно за этими словами прячется многое.

— Не в этот раз, аба[5], не в этот раз…

Иегуда наклонился вперед и что-то прошептал в здоровое ухо собеседника.

В первый момент Мозес отшатнулся, но быстро взял себя в руки и сел ровно, запахнув простынь на неожиданно волосатой груди.

Он молчал долго, и Иегуда тоже молчал, слушая стук капель и песню воды в мраморной вазе фонтанчика.

— Хорошо, — произнес Мозес спокойно. — Я помогу тебе найти этого человека. Но другой помощи от меня не жди.

— Мне не нужна другая помощь. Я бы не просил бы и об этом, но не могу же я, чужак, ходить и расспрашивать прохожих… Ты — богатый купец, гражданин Рима — знаешь все, всех и каждого. Ты легко приведешь меня к нему…

— Я богат, я купец, — усмехнулся Мозес горько. — Я римлянин, я уже почти и не иудей, раз не живу по Закону. Дети мои — зелоты — отказались от меня, мне никогда не слышать смеха внуков. Я даже не смог прочесть каддиш над телами сыновей. Я давно умер для вас, в моем доме стоят статуи, новая жена моя — чужого племени… Ты просишь чужака помочь, хотя знаешь, что случится со мной, если кто-нибудь узнает, что я хоть как-то способствовал тебе…

— От меня никто и ничего не узнает, Мозес.

— Ты уверен в этом, Ксантипп?

— Никто не будет знать, что ты помог мне.

— Ты даешь слово?

— Даю.

Мозес помолчал, двигая бровями.

— Ты ведь чистоплотный человек, Ксантипп? — спросил он неожиданно. — Любишь помыться? Поплавать в чистой воде? Можешь не отвечать. Сам вижу, что да… Приходи в мои бани через два дня, после полудня. Возможно, если я тебе поверю, ответ уже будет ждать тебя в раздевалке. Или не будет — тогда тебе предстоит все сделать самому. И не ищи со мной встреч, земляк. В любом случае — не ищи. Мы с тобой больше не увидимся. Так будет лучше для всех.

Иегуда ничего не ответил.

Он облокотился на теплый камень скамьи и прикрыл глаза.

Когда он снова открыл их, в лакониуме уже никого не было.

Глава 3

Израиль. Шоссе 90

Наши дни

«Тойота» не ехала, она скакала, словно раненная лошадь, неловко припадая на согнутую стойку. С каждой сотней метров неприятный звук, доносящийся из-под капота, становился все сильнее и сильнее, словно пикап задыхался. Из пробитого радиатора хлестали струи пара, дизель не стучал, а грохотал, грозя каждую минуту заклинить от перегрева. Но, несмотря на это, «Такома» все еще ковыляла в ритме «три четверти», шлепая одной лопнувшей покрышкой по выкрошенному асфальту.

Профессор крутанул руль влево, ныряя в промежуток между двумя каменными россыпями, пикап прыгнул, подминая рычагами обломки, под днищем загромыхало, по кузову полетела канистра с водой и автомат. Гряда красно-желтых скал, практически такая же, как и та, из которой они недавно выбрались, заплясала перед пробитым пулями лобовым стеклом.

— Ну, деррржисссььььь! — процедил сквозь зубы дядя Рувим. — Ну, еще чуть-чуть!

И «Тойота» из последних сил ползла по камням, истекая водой, паром и соляркой из пулевых пробоин. Валентин и сам понимал, что спасение возможно только в скалах, и каждый метр отрыва давал им фору в несколько секунд. Их судорожное движение уже совсем не напоминало езду — это была агония старенького пикапа, спасавшего своих новых и последних хозяев, и все-таки в сравнении с пешим ходом это был стремительный полет.

Сзади взревел реактивный двигатель.

Рувим даже ухом не повел — его единственной задачей было хоть как-то удержать «Такому» на траектории, а это оказалось очень нелегко: руль буквально рвал ему руки из плеч. Зато Шагровский и Арин обернулись вместе, едва не разбив друг о друга лбы, и успели заметить, как F-35i свечкой уходит в небо, опираясь на огненный тугой жгут, бьющий из дюз, а по дороге кувыркается смятой сигаретной пачкой один из сине-желтых минивэнов.

* * *