Сердце Пармы

Матвей уселся как-то боком, чтобы не глядеть отцу в глаза. Он уставился в проем двери в соседнюю клетушку, где молодуха кормила грудью сосунка. «Может, братец мой Ивашка? – подумал Матвей о младенце. Брата он еще ни разу не видел. – Не-е, мать бы его сама кормила, это не он… Тоже бог послал подарочек – братца… Да плевать. Князем-то по старшинству все равно мне быть. А этому… Может, завоюю ему какое княжество подальше – Пелымское, или Кодское, или Кондинское… А может, Ивашку бог приберет…» Матвею давно стала безразлична семья – отец, мать, сестренка, исчезнувшая в кудымкарской дали, брат новоявленный… Матвея занимала своя жизнь: яркая, страстная, полная жгучей надежды на власть и славу.

– Знаю я уже, как Юмшан хитростью Покчу сгубил, – перебил его мысли отец. – Можешь не рассказывать.

– Юмшан? – вскинулся Матвей. – Сын Асыки?

– Ну не царя ж Давида, – устало ответил отец. – И вот что я о тебе думаю… Не будем о том, почему так вышло. Поздно уже. Но после Покчи воеводой я тебя поставить не смогу. А простым ратником – княжья честь не позволяет. Болтаться же тебе без места – один позор нам обоим. И решил я, что гонцом тебя отправлю.

– Каким? – изумился, встопорщившись, Матвей. – Куда?

– Вогулы пришли только за победой, – не отвечая сразу, продолжил князь. – Только за ней. Они осаду хоть до ледостава держать будут. А нам столько не сдюжить. Месяц-полтора – и мы слабеть начнем. Я знаю. Они нас по волоску выщиплют. Нам помощь нужна.

– Откуда же ее взять? – хмыкнул Матвей. – В Москву мчаться?

– Не в Москву. Ближе. В Перми Старой по Вычегде нынешним летом ведет перепись московский дьяк Иван Гаврилов. При нем – полк устюжан с новым воеводой Андреем Мишнёвым. Вот на Вычегду и надо тебе лететь.

– Что ж, – сразу с облегчением согласился Матвей. – Дело любопытное. Не то что за острожными стенами сидеть и тараканов давить.

Отец исподлобья глянул на него, как обжег взглядом: ты вот вышел из-за стен от своих тараканов, и что? – но смолчал.

– Одному идти иль с провожатыми? – пряча за деловитостью смущение, начал расспрашивать Матвей. – По Каме иль через Чусовское озеро?

– Что вверх по Колве, что вниз – думаю, одинаково. Вогулы же не дураки, дозоры везде поставили. Так что лучше через Чусовское озеро и Бухонин волок. Гаврилов и Мишнёв, наверное, от Усть-Выма уже вверх по Вычегде ушли. Значит, с полуночного пути тебе до них будет ближе. Быстрее найдешь. А в провожатые дам тебе двоих: своего надежного человека, мужика, Нифонтом зовут, и епископова слугу Леваша, который, если нужда будет, подмоги потребует именем владыки. Ну, вот и все. Ступай к Калине, он тебя снарядит.

Матвей поднялся, но почему-то помедлил. Вдруг отец еще чем напутствует?

– Чердыни судьбу тебе доверяю, – помолчав, тихо добавил князь Михаил. – Тебе ею княжить после меня. Не подведи, Матюша, прошу… Больно мне будет и горько любовь свою дырявой душе оставить.

Горло Матвея перехватило.

– Ладно, – хрипло произнес он и пошел из горницы, нахлобучивая шапку.

Он не любил отца, но было в отце что-то такое, через что Матвей не мог переступить.

Калина, разглядывая Матвея, оживленно сообщил:

– А мать твоя вместе с братом твоим Иваном в монастыре очутилась. Вместе с монахами осаду пережидает.

Матвей смолчал.

– И Вольга погиб. Это он сполох на Полюдовой горе зажег.

Матвей ничего не говорил, злобно мазал салом кожаную шкуру лодки.

– Пыж-то хоть помнишь? Это на нем мы с тобой в Ибыр плавали…

– Всего не упомнить, – буркнул Матвей. – Отвяжись.

Епископского слугу Леваша Матвей видел раньше и запомнил его приметное лицо – безбородое, узкое, с умными холодными глазами. А Нифонт, мужик угрюмый и рослый, Матвею не понравился. Ему никогда не нравились люди, которых ценил отец.

Ночь выдалась подходящая: ветреная, дождливая. В шуме деревьев, в шелесте трав, в ропоте дождя на лугу трудно уловить шорох ползущих людей. Лодочную шкуру, шесты и весла, оружие, небольшой мешок с припасами Матвей, Леваш и Нифонт вытащили в урему через тайник. Костяк пыжа из еловых стволиков с ветвями им скинули со стены. Пятеро ратников доползли с ними до берега мимо вогульских костров. На берегу два вогула ставили морду – их без звука закололи. Лежа в траве, Нифонт и Матвей собрали лодку, тщательно пересчитав и завязав все тесемочки, потом спустили ее на воду, отвели на глубину и забрались внутрь. Течение потянуло назад, к монастырю, но Матвей с Левашом, пригибаясь, загребли, и пыж заскользил по темной Колве вдоль острожного холма, вдоль вогульских костров.

Вогульский дозор расположился за Покчей. До него добрались, когда начало светать. Вогулы все же заметили лодку, закричали, потащили к реке свои берестяные каюки. Горящие стрелы полетели с берега, с шипением падая в воду вокруг русских.

– Надо причалить, – велел Леваш. – Я должен переговорить с их старшим. Я знаю, что сказать, чтобы нас пропустили.

– А чего им сказать? – тут же спросил Матвей.

– Вы того знать не должны. Это князя повеление.

– Отец мне про то ничего не говорил, – недоверчиво заметил Матвей.