Сердце Пармы

Лицо Тиче было измученным, враз истончившимся, бледным. Синие тени лежали в глазницах.

– Обморок, напугалась, – пояснил Фока. – А кто она?

– Княгиня.

Ратники даже отшатнулись.

– Э… ну-ка давайте все отсюда, – нашелся Фока, прикрывая Тиче разрезанной рубахой. – Да-а… – Он поскреб бороду, разглядывая княгиню. – Ну и дела. Я слыхал, что она того, блаженная… Убегала из дому, говорят, не раз… Ну и вот.

– Ладно, оставь ее, – сморщившись, сказал Вольга. – Если обморок, то очнется. Иди, а я посижу.

Ратники, оглядываясь, разошлись. Отошел и Фока. Вольга сходил в избу, принес одежду, сунул под голову Тиче, укрыл сверху. Потом умылся из бадьи и уселся рядом на полено. В голове было пусто.

Без мысли, без движения он сидел весь день. Отказался есть. Тиче в себя не приходила.

– Фока, – позвал Вольга. – Ты лекарь? Что делать с ней?

Фока приблизился, встал над княгиней, почесывая поясницу.

– Какой я лекарь? – пробурчал он. – Так, кость вправить, перевязать, прижечь… Ежели у нее только испуг да ушиб, то уж встала бы, а ежели чего другое…

– Чего?

– Ну… внутренность какая порвалась… Всякое бывает… Короче, сотник, в Чердынь ее надо. Я тут не помощник. Там на посаде бабка пермячка живет, Мухоморницей зовут. Если можно вылечить – она вылечит. Только, я понимаю, скорей надо, а то ведь кровь в брюхо течет.

– Запрягай тогда мне Воронка, – вставая, решил Вольга.

На заставе был единственный конь – старый мерин Воронок. На нем возили воду с Вишеры. Воронка запрягли в телегу, выбросили из кузова бадью, наложили гору лапника и сверху устроили княгиню.

– Возьми сопровожатых, – посоветовали Вольге. – Путь неблизкий, ночью поедешь.

– Не надо, – угрюмо отмахнулся Вольга.

По медному от заката склону телега съехала с горы. В сумерках миновали росстань. На туше убитого медведя уже скакали птицы, какой-то зверек порскнул в кусты. Вольга вытащил свой меч, обтер о шкуру, сунул в ножны.

Воронок, пугаясь и вздрагивая, робко шел по дороге, тянул телегу. Настала ночь. В облаках над пармой летела косматая луна. Вольга снова выволок меч и положил рядом с собой. Он услышал за спиной тихий смех и резко оглянулся, дернув вожжи. Воронок встал.

Тиче сидела в телеге – почти голая в разрезанной рубахе, словно светящаяся во тьме. Глаза ее сияли. Волосы гривой кудрявились вокруг головы, петлями извивались по плечам, на грудях. Тиче смеялась, и Вольге стало страшно. Он знал, что имеет дело с ведьмой, с ламией, и никогда этого не боялся, а вот теперь ему стало страшно, до полусмерти страшно.

Он нашарил меч, сполз с телеги и попятился.

– Так ты невредима? – хрипло спросил он.

– Конечно, – она кивнула. – Разве же Ош меня обидит? Я его сама позвала.

– Зачем?

– Я – ламия. Меня на гору Полюд не пускает. Я туда попасть могу, только если кто меня на руках занесет, без меча у пояса. Ты занес.

Вольга молчал, потрясенный.

– Вольга, не ходи в Чердынь, – попросила Тиче и потянулась к нему; кудри посыпались с голых плеч. – Будь со мной, люби меня всю ночь. Не ходи в Чердынь, там тебя убьют.

– Почему?

– Там всех убьют. И князя, мужа моего, и княжичей, моих сыновей, и всех ратников, и монахов, и мужиков, и баб – всех.

– Кто?

– Вогулы. Хакан Асыка пришел и много хонтов привел. Завтра ночью он Чердынь возьмет.

– Не было вогулов на Вишере…

– Были. Они от заставы за лесами, за скалами прячутся. Вы их не видели. Они вашего сполоха боятся, хотят Чердынь внезапно взять.

– Так вот зачем тебе на заставу было надо… – без голоса сказал Вольга, взмокнув от внезапного предчувствия.

– За этим, – согласилась Тиче. – Ведь я же ламия, жена хумляльта. Твоя застава вся спит непробудным сном. Я ратным людям твоим в котел с пищей дурман бросила. Они и заснули. А ты не ел.

– Я вернусь… Я разбужу… – тупо произнес Вольга.

– От того сна никого не разбудишь. Под горой семь вогульских косатых богатырей прятались. И они поднялись на гору, когда все уснули.

– Как же ты могла… любовь мою… – Вольга подавился словами.

– Я люблю тебя, я спасла тебя. Тех уже убили, а в Чердыни всех завтра убьют. Оставайся со мной, Вольга. Со мной тебя никто не тронет. Ты воеводой русским будешь, а может, князем. А я твоей женой стану, самой лучшей женой, сладко любить буду, жарко.

Она спрыгнула с телеги и медленно пошла к нему, протягивая руки, покачивая бедрами, переливаясь блеском в лунном свете, как рыба.

– Не подходи! – крикнул Вольга, выставляя перед собой меч. – Не подходи!..

– Не бросай меня, – заклинала ламия. – Вогулы убьют тебя в Чердыни, вогулы убьют тебя на заставе, ты не спрячешься от них в парме даже в самую глухую полночь… Не покидай меня, Вольга…

Держа ламию на расстоянии острием меча, Вольга обогнул ее по обочине.

– Я тоже тебя люблю, Тиче, – с болью сказал он. – И низкий поклон тебе за твою любовь… Но мне иначе нельзя. Я должен быть на заставе.

– Тебя убьют, если ты зажжешь сполох. Косатые богатыри близко. А ты так красив, так молод…

– Я молод, да не мальчик. Любовь велика бывает, а жизнь больше… Ты не вздумай меня останавливать – убью, не остановлюсь.

Он развернулся и побежал по дороге обратно.