Сердце Пармы

В Покче стояла новая пермская дружина, созданная Пестрым из своих ратников взамен дружины князя Михаила. В ней было две с половиной сотни воинов, расселенных по большим избам острога. Ратники – и молодые парни, и дюжие мужики, и почти старики с лысиной под шеломом – потихоньку пообвыклись с нелюдимым княжичем. Попробовали его приручить, задобрить, попытались сделать его кутенком для веселья, мальчиком на побегушках или, оказывая уважение, ратным отроком, сыном полка, – ничего не вышло. Матвей остался чужим.

Однажды угрюмый мужик, которого все побаивались, вологодский десятник Никита Бархат, вернувшись из караула злой и промокший, сел на свои нары, стащил сырые сапоги и швырнул их Матвею: просуши. Княжич пнул сапоги обратно.

– Ну, щ-щенок, – сказал Бархат, – отцу рога отшибли, и тебе…

Он не успел договорить – Матвей пересек гридницу и сразу ударил Бархата в зубы. Никите на плечи навалился сзади молодой ратник Вольга – чтобы Бархат не выдернул меч.

– Жди, и тебя на цепь посадят, – стряхивая Вольгу и вытирая кровь с усов, сказал Матвею Бархат.

Другой раз за общим столом, пока вечеряли, парни затеяли разговор про ведьм.

– А брешут, что и пермская княгиня… – начал было один.

Вольга перехватил руку Матвея, рванувшуюся к ножу.

– Думай, дура, чего говоришь, – в повисшем молчании тихо сказал Вольга. – Кончай, мужики, мальца травить. Вас бы на его место… А ты, княжич, не больно-то в топоры бросайся. Мы здесь все равны.

Матвей помощи Вольги не принял, дружбу отверг, но ратника запомнил. Был тот молод, но глаза – старые-старые. В гриднице Вольгу уважали.

Осенью пришло из Москвы известие, что Великий князь Иван Васильевич решил дело Перми: пермские князьцы-пленники разосланы воеводами на дальние русские рубежи, а Михаил Пермский целовал крест и скоро вернется. По первому снегу к Покче приехали афкульские татары. Новый шибан Мурад боялся, что по приказу московского князя князь Михаил начнет изгонять татар, а потому решил задобрить Михаила заодно с Пестрым. Но Пестрый Мурада не принял, и татары остались ждать Михаила.

Едва услышав о татарах, Матвей пошел искать их табор. Татары встали поодаль от Покчи на берегу Колвы. Десяток войлочных юрт был обнесен колышками с красным шнурком. Табор казался пустым: сам шибан со слугами спал после трапезы, жены и рабыни чистили казаны на реке, рабы-мужчины отправились за дровами.

Матвей перешагнул алый шнурок и пошел между юрт, еще сам не зная зачем. Но вдруг на его пути оказалась девчонка, словно выскочившая у него из-под ног.

– Ты зачем пришел? – спросила она. – Сюда нельзя!

– Это моя земля, – хмуро ответил Матвей.

– А ты кто?

– Князь.

Девчонка с сомнением оглядела Матвея. Она была старше его года на два, русская, но волосы ее были заплетены в мелкие татарские косички. На девчонке мешком висел большой, не по росту, расшитый и богатый халат.

– Князья не такие, – сказала девчонка.

– А какие?

– Князь на коне, в кольчуге, в шапке железной, на боку меч, глаза как молнии. Усы и борода – во! – Девчонка широко развела руки.

Матвей усмехнулся портрету отца.

– Я сама видела князя, правда!

– А ты кто?

– Я жена шибана.

– Врешь.

– Младшая жена… но самая любимая, – поправилась девчонка.

– У татарского шибана русская жена?

– У него всякие жены! И персиянки, и бухарские, и… всякие!

– И он везде их за собой таскает?

– Везде.

– А как тебя звать?

– Маша. – Девчонка покраснела.

Матвей развернулся и пошел прочь.

– Постой! – закричала Маша. – Ты еще придешь?

– Приеду, – буркнул Матвей.

– Приезжать с подарками надо!..

– С какими подарками? – удивился Матвей, оборачиваясь.

Маша плясала на месте – замерзли босые ноги.

– Шибану саблю надо подарить или седло, а женам его ленты, или бусы, или платья, платки, или сережки в уши, или колечки, можно просто монету золотую…

– Обойдетесь, – ответил Матвей, но Маша не расслышала его и крикнула вслед:

– А лучший подарок дарят любимой жене!..

Откуда ему взять эти подарки? У него ничего нет. Матвей решил больше не ходить к татарам.

Вскоре Покча узнала, что в Чердынь вернулся князь Михаил. Он поселился в башне сгоревшего острога вместе с храмоделом Калиной. Эта весть сдавила злобой сердце Матвея. «Лучше бы отец пропал в дороге, или был казнен в Москве, или погиб на Искоре, – думал Матвей. – Все лучше, чем возвращаться сюда побежденным…» Княжич не пошел в Чердынь, а ждал отца в Покче, как и вся дружина. Никто не увидел, насколько тяжело ему знать то, что отец рядом, насколько тяжело иметь такого отца.

Князь Михаил должен был явиться в Покчу к Пестрому в день Николы Зимнего. С утра над Колвой мела пурга, но к полудню она поредела до легкой поземки. Народ толпился на валах, у моста через Кемзелку, глядел на белую дорогу, ждал. Чернели на белых полях еще не заваленные снегом ельники, чернела стылая Колва, чернел острог, даже небо в промоинах меж тусклых облаков было черным. Князь все не ехал, дорога была пуста, только издали шагал по ней пеший человек, прикрывая от ветра лицо воротом зипуна.