Сердце Пармы

Искор и вправду был крепостью неприступной. Гора, на которой он стоял, с трех сторон обрывалась в леса скалистыми кручами. Единственный доступный подъем на вершину преграждали высокие валы с частоколами. Их колья были тесаны из огромных свилеватых бревен. На двух нижних валах снаружи они исклеваны стрелами и посечены, изнутри подперты валунными насыпями, на которых могли стоять лучники. Расстояние между валами — шагов двадцать. Ворота поставлены так, что если враг прорвется через одни, до других ему придется бежать вдоль всей стены под стрелами и копьями верхнего заплота. Последний вал, называемый Княжьим, поверху подковой охватывал темя горы. Здесь у ворот раскорячилась сторожевая вышка. Крепкие, прочно врытые керку накрыты толстыми бревенчатыми накатами, на которых уже наросли шапки мха и травы, а стены их обложены камнями.

В скальных кручах тыла — два прохода вниз, в леса. Широкое ущелье, перегороженное пряслом ворот, издавно звалось Большой Улицей. Был и тайный путь: узенькое, едва протиснешься, неприметное ущельице, заслоненное утесом, — Узкая Улочка.

Михаил с Калиной внимательно осмотрели городище. Повсюду торчали старые, дикого вида идолы разных воинских богов. Многих из них Михаил и не знал. Здесь были Чоба — плясун смерти, Йолькирь и Мигирь — боги черных и белых боевых коней, Парасанк — князь небесных воинов великанов капаев, Кильдак — пожиратель трупов, Пэрана — бог боли, дева-воительница Сула.

— Натыкали богов-меченосцев, — хмыкнул Калина, — а Охранителей ни одного нет.

Качаим — задиристый, как и все искорцы, — поклонялся тем богам, которые вели в бой. Отсиживаться за стенами было противно его духу. Поэтому Искор, хоть и грозный, порядком обветшал, и повсюду чуялся дух запустения. Серые бревна частокола понизу обметала зеленая гниль, а валунные насыпи замшели. Ворота покосились. Камень, который когда-то на спор поднимал Коча, врос в землю. В керку захламлено, пахнет плесенью и висит паутина. Вода в бочках протухла. Само городище заросло травой.

Чтобы люди не расслаблялись бездельем, Михаил велел чистить и чинить городище. А внизу, на поле, дразня и искушая, несколько дней подряд в таборе Кочи кипел пир, горели костры, булькала в пузырях брага, жарилось мясо; пели, плясали, кричали и хвастались, звеня мечами и кольчугами.

На четвертый день после прихода Михаила появились московиты. Не приближаясь к Искору, они заняли перелесок и встали станом. Удалые молодцы Качаима тотчас отправились их дразнить. Московиты не отвечали. Воины Кочи вернулись словно бы уже с победой, и веселье разгорелось с новой силой. В сравнении с беспорядочным, пьяным, шумным станом пермяков русский стан был особенно хмур. Упрямая, тихая работа московитов в перелеске казалась мышиной возней.

Еще через три дня лазутчики донесли, что прибыл сам князь Пестрый. Михаил понял, что наутро надо ждать боя. Ночью он поехал к Качаиму, и Качаим пренебрежительно отмахнулся от него.

На рассвете Михаила разбудил Бурмот.

— Московиты пошли, — сказал он.

Городище уже проснулось. Люди бежали на валы к частоколам, на ходу опоясываясь и одергивая кольчуги. Михаил и Бурмот направились к вышке. На дозорной площадке уже стояли Калина и Зырян, вглядываясь в туман над лощинами. Ветер с Колвы потихоньку разволакивал мглу над полем боя.

Михаил видел, как ринулась вперед, вслед коннице, рать Качаима, и, как все, думал, что сейчас уже она сомнет, растопчет редкие цепочки московитов, темневшие вдоль склона. А потом рать, как волна на запруду, напоролась на колья. Князю захотелось закрыть глаза, уйти — пусть потом кто-нибудь скажет ему о гибели ополчения. А в лощине закипела сеча; красные муравьи с искорками в лапках поползли по черным грудам мертвецов. Рука Бурмота сжалась на рукояти.

— Ведь не соберутся же строем, ироды! Врассыпную кинутся!.. — крикнул Калина и с досады ударил кулаком по жердине, ограждающей площадку вышки.

Пермяки кинулись врассыпную. Михаил увидел, что кто-то там сумел собрать небольшой отряд и повел его к реке, — и вдруг что-то странно и страшно треснуло, гулко раскатилось над землей. Другая часть пермяков кинулась к городищу. Пока они еще бежали по лощине, на валах Искора поднялся крик. Ратники Михаила орали, махая копьями с надетыми на острия шапками, руками показывали за лесок, откуда наперерез бегущим скакала русская конница. Но бегущие не могли услышать искорцев, и московиты, смяв передних, отсекли остальных от горы.

Никто не смог понять откуда, но откуда-то вдруг по гребню холма понеслись на московитов пермские всадники. Михаил узнал уланов Исура, кое-кого из конницы Качаима и, совсем неожиданно, вогульских вершников на маленьких косматых лошаденках. Два конных отряда сшиблись, перемешиваясь, и сквозь рубку, как рыбы сквозь бредень, потекли из страшной лощины уцелевшие ополченцы, побежали по просторному зеленому полю к частоколам Искора.

— Откройте ворота!.. — закричал с вышки Михаил.