Сердце Пармы

Венец проводил вогулов до Акчима и двинулся обратно в Чердынь уже поздней осенью, когда река вставала. На выскирях у Полюдовой горы нарты дьяка поломались. Венец приехал в город промерзший, несмотря на четыре шубы, злой, недовольный. С гадливостью отказался сходить и посмотреть пермское городище, а острожек — маленький, почерневший в дождях и морозах — вызвал у него презрительную усмешку. Венец заперся в тереме, приказал найти ему в услужение девок покрасивее, русских, и начал пить. Венец был ровесником князю Михаилу и великому князю Ивану. Михаил поразился мужественной красоте боярина, которую портила только дыра на месте выбитых передних зубов.

Всю зиму Венец пил и паскудничал с бабами — со вдовами ратников, озверевшими от безмужья, с глупыми девками, мечтавшими выскочить в боярыни. А потом Венец оценил и дикую, колдовскую притягательность пермянок, для которых радости безумных ночей не считались грехом. Летом из Москвы пришла к нему княжеская грамота. Отойдя от похмелья, Венец явился к князю.

Для Михаила год, прошедший с тех пор, как брат его ушел за смертью на вагильский туман, был страшен. Тиче, едва оправившись от родов Аннушки, снова понесла и родила сына, окрещенного Иваном. Младенец прожил два месяца и умер. Усыпальница Ионы набирала княжеского блеска. Тиче от горя слегла. Только когда видела мужа, она немного оживала — но ни Матвейка, дни и ночи пропадавший с Бурмотом, ни Аннушка, уже начавшая лопотать первые слова то ли по-русски, то ли по-пермски, не пробуждали в княгине тепла жизни.

— Такие дела, князь, — сказал Михаилу Венец. — Великий князь Иван пишет мне, что дозволил вернуться вогуличам Калпаку и Течику с тем, чтобы они пелымскому князю Асыке его волю передали. А воля такова: год срока ему дается, чтобы принять присягу перед московским государем. Время исходит. Князь Иван пишет, чтобы ты собирал войско и шел за Камень — Асыку изловить и в Москву доставить. В общем, князь, готовься в поход. Государева воля, князь.

Михаил взял три дня срока обдумать ответ. Через три дня он сказал Венцу:

— Можешь, дьяк, отписать великому князю: в поход на Пелым пойдем перед будущим Новым годом, в конце февраля. Это чтобы вогулы после разорения до весны дотянули — мы же с крестом пойдем, не по-людоедски. Заодно и рухлядью разживемся; небось, за зиму вогулы порядочно зверя набьют. Привезу Асыку в Москву. Но для всего этого мне надо у вятичей подмогу просить и у татар в Афкуле тоже — ихний шибан Исур давно хотел с Асыкой встретиться.

Ночью князь проснулся от того, что мокрая, ледяная ладонь легла ему на лоб. Он подскочил от страха и в свете лампады увидел, что Тиче — нагая, вся в поту, в беспамятстве, с закрытыми глазами — сидит на его постели.

— Тиче, что с тобой?! — шепотом крикнул князь.

Тиче уронила голову, уткнувшись лбом ему в грудь. Черные волосы засыпали плечи князя.

— Михан, не ходи за Камень…— одним дыханием умоляла Тиче. — Михан, не ходи за Камень… Михан, не дразни вогула…

Князь обнял жену, бережно укладывая ее на медвежье одеяло.

— Прошу тебя, Михан, любимый мой…— шептала Тиче.

— Там погиб мой брат, — сказал князь, зная, что ламия услышит.

— Судьбе не мстят.

— Это не месть… Это совесть, Тиче.

— Ты не виноват в его гибели… А боль пройдет.

— Совесть — это не только когда болит. Это когда делаешь.

— Не ходи за Камень, Михан… Всем, что есть, прошу тебя… Людьми твоими, детьми, своею любовью… Михан, за тобою придет беда… Не ходи за Камень.

Князь долго глядел на жену — родную до каждой жилки, бесценную, навек единственную, до тоски беззащитную перед древней силой, что держала в плену ее гаснущую душу.

— Не пойду, — солгал он.

К осени Тиче стало полегче, и князь отправил ее с детьми в далекую деревню Дий высоко по Колве — к родственникам. Пусть выздоравливает под присмотром родни и не видит, как муж нарушает обещание. Сам же князь начал собирать войско в поход. Дело это оказалось очень хлопотным. Скарба, харча, боевого снаряда на каждого человека вышло по две оленьих упряжки.

От своих ратников Михаил взял полусотню во главе с Бурмотом. Столько же во главе с воеводой Паклиным прислали вятичи и кайгородцы. Охочих черносошных мужиков из Анфаловского городка и Соликамских посадов, польстившихся на княжий харч и возможную поживу, собралось десятков семь. Подумав, князь поставил над ними Калину. Пермяков явилось около сотни, в основном с Колвы: из Чердыни, Покчи, Ныроба, Яскора, Янидора; но были и камские: бондюжане, губпорцы, пянтежские. Им воеводой Михаил назначил князя Зыряна. Наконец, из Афкуля с шибаном Исуром прибыли двадцать уланов.