Сердце Пармы

— Про Мамонта?.. — переспросил Калина, открывая глаза. — Могу рассказать тебе о двоюродной бабке Чикаля. Она в те давние времена еще девкой была. И прельстил ее пришлый человек. Волосом он был черен, ликом бел, от дыхания холод шел, света солнечного не любил. Но был богат безмерно, перламутры сыпал перед девкой, лалы, яхонты, бирюзу… Соблазнилась дура богачеством и пошла за пришельцем жить к нему в пещеру. Но то не человек был, а сам Ма Елипат Олнэ Воруй Махар — Подземный Зверь Мамонт, только человеком обернувшийся. И как дошли они в пещере до заветного озера, он обратно чудовищем стал, а все его самоцветы оказались ледышками. Но выхода уже не было. Так девка в пещере и завековала… Мы с Чикалем ходили на озеро Плачущей Красавицы, носили пищу, приветы передавали… Там в тишине и темноте денно и нощно капают с потолка в воду слезы.

Матвей сидел задумчивый. Калина молча выколотил о камень рог и пошел спать.

Когда он утром проснулся, на берегу не было ни Матвея, ни лодки. Поначалу Калина ничего не заподозрил — рыбалка там, забавы… Но время шло, а княжич не возвращался. В душу Калины начала закрадываться тревога. Он стал вспоминать: о чем вчера говорили? Двоюродная бабка Чикаля, Подземный Зверь Мамонт, пещера, сам Чикаль… Чикаль! Мертвые Народы! Могильный курган на Ирени! Конечно, княжич поплыл туда за золотом — ведь он не знал, чем платить за ясырку!.. Но разрывать могилы…

Калина заметался по поляне, но что он мог сделать? Лодку и ту княжич увел. Тогда Калина через заросли полез на склон, поднялся на вершину горы, осмотрелся. Нет, Матвея нигде не было видно. Да и сколько уж времени прошло… Сейчас, наверное, он уже копает курган. Оставалось только ждать. Будь что будет.

Калина опустился на лежащий в траве белый валун. Легкая рябь облаков плыла в небе над Ледяной горой. Вокруг распростерлись заповедные сылвенские лесостепи: курчавились перелески на горах, золотились под солнцем луга, таял в мареве окоем. Ирень едва-едва просверкивала извивом в жаркой дымке. Сылва широкой лентой тихо стелилась под светлыми кручами Ледяной горы, широко убегала и направо, откуда приплыли Калина и Матвей, и налево, где вдали мутно синела высокая скала — там некогда дозорные древнего городища жгли сигнальный костер, если по реке шел враг.

Городище лежало рядом, по левую руку — оплывшие валы, редкие зубья упавшего тына. По всей плоской вершине Ледяной горы расплескалось ковыльное море, полынный океан, и теплый полуденный ветер гнал по нему от края до края волны серебристого отсвета. Как острова, по щиколотку в ковылях стояли сосновые боры. Высокое поле было ровным, только кое-где вдруг западало в глубокие складки логов, да еще дырявили его круглые воронки следов Мамонта, из которых весело выглядывали вершинки березок. Совсем белые, изъеденные временем валуны вросли в землю, и на них сидели огромные, как волки, черно-сизые вороны — мудрые птицы, жравшие мертвечину и жившие три века.

Жаркий покой дрожал, звенел, стрекотал кузнечиками вокруг. Калина потихоньку успокоился, а потом и разозлился. Он слез с горы на поляну и начал возиться с костром.

До темноты он коптил мясо на прутьях, затем прилег возле углей, рассчитывая подремать вполглаза до рассвета. В ветвях над его головой расчирикались птицы, и голоса их казались голосами звезд, зернами просыпавшихся на синее блюдо небосвода…

Кто-то больно пнул его в плечо, и Калина подскочил, проснувшись. Уже давно рассвело; последний пар таял над гладью реки. Над Калиной стоял Матвей — перепачканный глиной, осунувшийся, но ликующий. Он бросил на землю перед Калиной золотую чашу — большую, плоскую, мятую, с одной ручкой.

— Я нашел золото в могилах! — крикнул он. — Нашел! Никто меня не остановит! Пусть твоя ведьма подавится моей пуговицей!

— Эква, — вяло поправил его Калина, рассматривая чашу.

— Ведьма! Ведьма! — упрямо выкрикнул княжич.

Калина поставил чашу на траву и поднялся.

— Ты соображаешь, чего натворил, княжич? — зло спросил он. — Ты разграбил священную могилу! Такого грабителя должен убить любой, кто его встретит! Куда ты сунешься с этой чашей? Каждый, кто ее увидит, сразу поймет, что это могильное золото! Он должен будет нас убить! А чашу у тебя никто не возьмет!

— Возьмут. Золото — всегда золото, — хмыкнул Матвей.

— Тьфу, сопляк!.. Через день-два всей Сылве станет известно, что кто-то разрыл Мертвые Народы! И если при нас найдут эту чашу — обоих тут же живьем закопают!

— И что теперь, утопить ее? — с вызовом спросил Матвей.

— Утопить!

— Ну да, — ухмыльнулся Матвей и поставил на чашу ногу. — Разбежался. Я ее камнем расплющу и будет она просто лепешкой золота.

— Ай, бес с тобой! — в сердцах сказал Калина. — Поймают нас — я все на тебя сопру, поклянусь, что не я могилу рыл. Когда тебя тетивой удавят — я тебе глазки сам закрою. Давай скорее убираться отсюда. И зря ты Солэ ведьмой назвал — она услышит.