Сердце Пармы

— Хочу поговорить с тобою, но не как с отроком, — раздумчиво начал он. — Надо бы мне называть тебя князем… Ты не против?

— Не против, — хрипло согласился Матвей.

— Недолго нам осталось делить власть с князем Федором Пестрым. Кто ж тогда будет править землей? Земля без князя не стоит. Отца твоего разбили, и он потерял уважение пермяков. Кому же нести венец? Тебе, больше некому. Поэтому я и называю тебя князем.

Матвей внимательно вгляделся в опущенное лицо филофея — печальное, озабоченное, доброе. Филофей не лукавил.

— Тебе ведь придется княжить труднее, чем отцу. Он сумел приручить пермяков миром. Но миром уже нельзя вернуть пермяков под твою руку.

— Я покорю пермяков мечом, — твердо сказал Матвей.

— Нет, — Филофей грустно покачал головой. — Это невозможно. Невозможно покорить людей, живущих в лесах, которых ты не знаешь, и владеющих таким же, как у тебя, оружием. С помощью меча тебе князем не стать.

Он замолчал. Матвей соображал, что ему ответить.

— Да и зачем тебе править мечом? — продолжал Филофей. — Меч тебе крепко понадобится для других дел, ведь вокруг столько врагов. Своими людьми ты должен править так, чтобы они тебе пособляли, а не противились. И с их помощью ты одолеешь врагов и добудешь себе великую ратную славу.

— Так что же ты мне хочешь посоветовать? — сердито спросил Матвей. Он чувствовал, что своими рассуждениями епископ огородил его со всех сторон, оставляя только один выход. Но какой?

— Князь Михаил создал свои правила княжения, по-своему умные. А теперь порядок, который учинил твой отец, рухнул под ударами московитов. Тебе надо строить новый порядок, покрепче. Хочешь, я научу тебя, как это сделать?

— Зачем тебе это надо? — подозрительно спросил Матвей.

— Мне жить рядом с тобою и под твоей рукой. Твоя сила — это мое спокойствие. Разве я не прав?

— Сила отца тоже была спокойствием пермских князей, и что?

— А ты умный отрок, — Филофей одобрительно улыбнулся княжичу. — Значит, пермские князья дали твоему отцу мало силы.

— А ты дашь больше?

— Больше.

— Отчего это?

— От того, что Христова церковь богаче и сильнее князьцов.

— Хочешь, чтобы я правил из-под рясы?

Филофей довольно засмеялся.

— Молодец! Ты все понимаешь, Матвей. Давай тогда начистоту. Я предлагаю тебе союз. Тебе нужны победы и слава, а мне — власть. Если у меня будет власть, я дам тебе войско, оружие, деньги, припасы; я закрою тебя собой от Москвы. Богатство татар велико, а земли за Камнем бесконечны — иди, добывай славу, забирай себе все! А я буду следить за порядком в твоей вотчине. Я могу даже не мелькать перед твоими глазами — сяду тихонечко в Усть-Выме. Правь сам! Ну, как тебе такой уговор?

— А что за порядок будет в моей вотчине?

— Я лишу власти пермских князей — с твоей помощью, конечно. Ты вели отныне собирать ясак не им, а храмам в их увтырах. Назначь вдвое высокий оброк, чтобы всегда иметь возможность скостить его. Вели порубить идолов и изгнать шаманов. Не слушай Москву, забирай в свою дружину сыновей пермских князьцов — они будут аманатами, заложниками. Изгони татар, чтобы пермякам неоткуда было попросить подмоги. Если бы твой отец дружил с епископом Ионой, то никогда бы не появился здесь Пестрый.

Матвей глядел, как епископ оживляется речами, и это ему нравилось. Епископ разговаривал с ним как равный, предлагал жизнь яркую и славную, не отягощенную скучными заботами.

— Я согласен, — твердо сказал Матвей. — Рыться в сундуках, слепнуть над ясачными книгами-это не по мне. Я хочу быть воином.

— Что ж, тогда ступай, князь, — облегченно сказал Филофей. — Готовься. Сначала нам надо дождаться, когда отсюда уберется Пестрый. А он уберется, когда уйдут татары. Думаю, ты сам знаешь, что отвечать татарам, когда они захотят уговорить или купить тебя.

Весь вечер, охваченный бурными мечтами о своем будущем, княжич ходил по заснеженному валу покчинского острога, глядел на Колву, на леса, на дальние темные горы, из-за которых поднимался угрюмый ночной мрак. Но перед стеной мрака светлел гребень Полюдовой горы, и Матвею чудилось, что он видит на вершине Полюда огромного всадника в броне с поднятым над головой мечом.

Следующим днем из татарского табора пришел гонец и, кланяясь, позвал Матвея в гости к шибану.

Шибан встретил Матвея возле юрты, согнулся, прижимая руки к сердцу, придержал стремя, пока Матвей спешивался. Вокрут шибана толпились воины, слуги, рабы, а за спиной Мурада Матвей увидел Машу, сиявшую от счастья и восхищенно глядевшую на него.

В своей юрте шибан усадил Матвея на кошму, сам поднес пиалу с мутно-белой бузой из кумыса.

— Много лет на этой земле мы, татары, и вы, русские, жили дружно…— начал шибан.