Мне по-прежнему непривычно видеть такого Бевана. Дело не только в одежде странника, в бороде. Даже спустя годы меня удивляет, что он решился уйти из братства. Не из-за любимой женщины, не из-за ребёнка, не под влиянием привязки. Просто решился, и всё. На моих глазах.
Или не просто? Быть может, надеялся всё же найти эту девушку? Верил вопреки доводам собственного рассудка. Но смерть меняет многое. Порой меняет всё.
– Ты ещё ведёшь свои путевые заметки? – переменила я тему.
– Иногда, – Беван отхлебнул вновь из фляги. – В дороге как-то не особо разгуляешься с кучей тетрадок, поэтому приходится экономить бумагу.
– Я пишу письма Норду, – призналась я неожиданно. – В Эллоране он иногда оставлял мне короткие записки, и однажды я подумала, что было бы здорово написать ему письмо. Я писала полночи, тайком от Лиссет. Ужасно боялась, что она застанет меня и не поймёт, почему я пишу тому, кто этого письма не получит, не прочтёт. Естественно, я их никуда не отправляла, даже никому не показывала, только писала, подчас целые страницы, особенно когда было грустно, или плохо, или хотелось поделиться с ним. Мне казалось, он бы понял. Например, когда Эсти впервые начала толкаться, и сильно так. Когда сказала первое слово. Когда впервые продемонстрировала, что справляется со своим даром лучше, чем её мамочка. Когда мне удалось отразить атаку, пусть бы и во время тренировки. Глупо, да?
– Не глупо, – возразил мужчина, протягивая мне флягу.
Отказываться я не стала, хотя повторного приступа кашля сдержать не смогла. Что Беван туда налил?!
– И я страшно ревную Дрэйка. Понимаю, что он далеко, я не видела его почти три года, не знаю, что с ним происходит, но порой начинаю представлять, какие красавицы его окружают и все они желают его внимания. А Дрэйк всё-таки мужчина…
– Шелли, парная привязка исключает измену, забыла?
– У нас не парная, а тройная, – поправила я. Надо признать, после третьего глотка неизвестный алкоголь пошёл лучше. И в голове появилась приятная кружащая лёгкость.
– Не суть важно. Будь вас там хоть трое, хоть дюжина, но, кроме как со связанными, больше ни с кем нельзя и не получится при всём желании. Предохранительный механизм.
– А я всё равно ревную. Ещё в пансионе нам говорили, что нормальный здоровый мужчина не может долго усмирять естественные потребности…
– Как же жрецы, приносящие обет безбрачия? – Беван отобрал у меня флягу. – Дирг побери, хорошо, что ни Дрэйка, ни Норда поблизости нет, иначе не миновать бы проблем на мою смертную шею. Спаиваю тут, понимаешь, их женщину да к тому же неодетую.
– Сами-то сколько пили, никакой трезвенности не напасёшься…
Беван закрыл флягу, положил на скамейку, встал и, обняв меня за плечи, помог подняться.
– Давай баиньки, Шелли.
– А ты?
– А я ещё посижу.
Мужчина отвёл меня в спальню, проследил, как я ныряю обратно под одеяло. Подоткнул края и, улыбнувшись, вышел. А я забылась тёмным вязким сном без пугающих сновидений.
* * *
Мне кажется, я не смогу. Моё сердце разобьётся, разорвётся от одной лишь мысли, что придётся оставить Эстеллу, что я не увижу её в течение неизвестного количества времени. Что моя дочь будет жить, есть, спать, играть без меня.
Я стараюсь держаться, не показывать своих чувств при Звёздочке, напоминаю себе постоянно, что многие женщины не проводят со своими детьми всё время. Работают, ведут хозяйство, а среди аристократок и вовсе не принято заниматься собственным ребёнком, особенно если есть няни и гувернантки. Но прежде я никуда не уезжала, даже не уходила далеко и теперь едва могу совладать со страхом и болью расставания. Тайя заверяет, что всё будет в порядке, что она всегда на связи и если обстоятельства сложатся наилучшим образом, то волчица сразу же привезёт Эстеллу ко мне.
Мы покидаем общину спустя два дня после появления Бевана, ранним утром, пока Звёздочка спит. Беван и Лиссет выводят меня из дома чуть ли не силой, потому что я не могу заставить себя отойти от детской кроватки, не могу насмотреться на такое любимое, беззаботное личико спящей дочери. И всю дорогу до империи тихо плачу по ночам.