Сердце Льва - 2

А Андрон и в самом деле себя не помнил от счастья. Он влюбился. В неприметную с виду смуглокожую девушку Клару, на первый взгляд такую заурядную и простую. Однако в жизни у нее все было ой как не просто. Ее отец, известный портретист Трофимов, после хрущевской оттепели вернулся с Кольского, куда был сослан еще в конце тридцатых, имел успех, признание, награды, но после ввода войск в Афган вышел из худсоюза, порвал свой партбилет и написал большое полотно: «Пуштуны и маджахеды встречают хлебом-солью дорогого товарища Брежнева». А незадолго до Олимпиады его с женой нашли в квартире — парой обгорелых трупов среди дымящихся углей пожарища. Как утверждали очевидцы, занялось как-то необычайно быстро, неудержимо, будто политое бензином. Кларе повезло — в ту ночь ее не было дома. Повезло-то повезло, да только ни кола, ни двора, лишь повышенная стипендия да выделенный в замен сгоревшей пятикомнатной убогий закут в вонючей коммуналке. Спасибо еще сначала помогал финансами отказник Лев Абрамович, но в канун Олимпиады его арестовали, посадили в самолет и пинками под зад вытолкали уже в Вене.

Видимо, так суждено по жизни — артистическая натура должна быть голодной. Ну уж фигушки! Немедленно Андроном был отыскан инвалид войны, и тот за символическую плату помог достать двухкамерную «Ладогу», набить которую уж не составило труда. Вслед за холодильником последовало око в мир — переносное, плевать, что черно-белое, скромно окрещенное «Электроникой». Так же назывался и триумф советской техники — портативная микроволновая печь, за которую наивный инвалид всего-то запросил сто двадцать в гору. Осатанев от страсти и хозяйственного размаха, Андрон хотел было купить еще и «Вятку» автомат — с крышкой иллюминатором, мощным микропроцессором и дюжиной операций, но в магазине потребовали справку из ЖЭКа на предмет соответствия электрической сети, и с кибернетическим отжимом пока что не получилось. Зато «Полтава», практичная двуспальная кровать, была доставлена в кратчайшие сроки, с минимальной наценкой и в максимальной комплектации. И немедленно опробована. Сексодром еще тот, таких дел наворотить можно… К нему — торшер, тумбочка, сервировочный столик и двойной комплект польского, в розовый цветочек белья. Вот так, все как в лучших домах Лондона. Живи и радуйся.

Однако имущественные метаморфозы радовали Клару постольку поскольку. Ну да, пельмени теперь похожи на пельмени и спать куда удобнее в обнимку. Нет, она всем сердцем радовалась Андрону — постоянно трогала его, целовала, шептала глупости, заствляла раздеваться догола и запечатлевала в акварели и угле. Заканчивались сеансы позирования разнообразнейшими позициями в «Полтаве». Вобщем, любовь-морковь. Клара похорошела, заневестилась, Андрон осунулся, спал с лица, однако рассудительности не терял и понимал отчетливо, что на пустой желудок видится любительская колбаса, а не любимая женщина. А потому усиленно напрягал не только член, но и голову. И совсем не зря — через директора рынка удалось побаловать управляющего тысящей рублей, и тот разрешил-таки не закрывать филиал на зиму. А это значит — новый год, старый новый год, двадцать третье февраля и вообще все трудовые будни — праздники для нас. Цыганки, спекулянтки, барыги, латыши, все флаги в гости к нам. Так что будет на нашей улице праздник — и любительская колбаса, и любимая женщина. Главное, чтобы не пожухла гвоздика в халявных магазинных закромах….

Хорст (1980)

— Да, горе, горе, — Свами Бхактиведанта потупился и с чувством помотал нечесанной, посыпанной пеплом головой. — Беда, беда…

Едва он прослышал про несчастье с Хорстом, как сразу же забросил все дела, оделся во вретище и босой, с одним только посохом и скромной, из половины кокоса чашей для подаяний, отправился к любимому ученику. Вместе с ним выступил в дорогу гуру Свами Чандракирти и блаженный правоверный джайн гуру Дшха Баба — тоже грязные, вонючие, посыпанные пеплом. Божий человек нес еще в руке метелку для отшвыривания насекомых, а рот его был закрыт повязкой из плотной ткани — не дай бог проглотить какую-нибудь букашку или мушку. Грех, неискупимый грех…

— Да, беда, беда, — тихо подтвердил гуру Чандракирти, яростно почесался и горестно вздохнул. — Плохо дело.

Дело действительно было нехорошо. Хорст лежал неподвижно, бледный как мел, жизнь едва теплилась в его исхудавшем теле. Слева от него находилось искусственное сердце, справа механическая почка, у изголовья молоденькая санитарка, в ногах свирепый охранник сикх. В комнате было тихо, царила полутьма, пахло лекарствами, грустью и духами сиделки. Атмосфера была самая тягостная — в воздухе чувствовалось дыхание смерти. Однако правоверный джайн вдруг рассмеялся, приложил к повязке грязный палец и сделал мудру всеобщего молчания: