Теперь я действительно услышал, что он, прервав свой разносившийся далеко вокруг крик, еще долго шепотом бормотал себе что-то под нос, вероятно, моля о пропитании или проклиная усталость. Ибо никто не вышел из домов, не отворилось ни одно окно.
Так мы долго шагали по жарким переулкам, предлагая рыбу, на которую в полдень нет никакого спроса. И еще долго я прислушивался к обоим его голосам — к громкому, пышно расхваливающему товар крику и к тихому отчаянному диалогу с самим собой. Следуя за ним снедаемый жаждой подслушать, я, скорее всего, чувствовал, что дело было уже не столько в рыбах, сколько в том, что на этом затерянном острове я услышал пение человека — его громко-хвастливую и