— Так тебя вроде и ублажать не надобно. Ты же, как животное. Возжелал — взял.
— Это право не животного, а сильного, — покоробило такое замечание, хотя чего греха таить, сам на звериную похоть пенял.
— От животного человека отличает умение себя в руках держать и не кидаться на слабых. Нет чести в том, кто силу супротив заведомо его слабее применяет, — огорошила едкой мыслью, в коей была разумность.
— Так я и не кидаюсь. Ты жива, здорова, хотя порки заслужила, пока обжималась с княжичем. Аль я чего-то не понял? Пропустил? Нравы тепереча свободней стали, и замужние девки с кем непогоди могут любиться?
Вольха покраснела, рот открыла было, но так и выдохнула, явно слов не найдя.
— Вот и придумай себе за это наказание! Дабы я не переборщил, а то… душа у тебя ранимая, плоть слабая. Не то скажу аль сделаю, а ты и не переживёшь… Как я потом оправдываться перед батюшкой твоим буду? И Княжич твой любый роптать на меня станет. А так. Воротишься домой… Светозар у порога аль под окошком ожидать тебя будет, — растягивал слова, пристально следя за женой, — аль у дерева?.. Тебе же так боле нравится, верно?..
Обмолвиться о том, что задело меня их общение, негоже было. Слабость мою показывало. Но дорогА реакция Вольхи на то, что мне ведомо и о чувствах её трепетных, и о женихе из другого княжества, кто давненько пороги их дома обивал, желая заполучить княжну Грозненскую.
И о том, что видел их…
Пусть не всё слышал, но глазам доверять привык.
Вольха со Светозаром под ивой долго обжимались, шушукались, а до этого в доме княжьем княжнич за ней хвостом ходил, следил, момент поджидал, чтобы её заловить… И что важнее всего, а для Аспида раздражительней — она не против была!
А чутьё Аспида под стать звериному — не ошибался Змий на сей счёт… легко считывал эмоции людишек. Остро ощущал, потому и распирало его от неуёмного желания порвать княжича и проучить за то, что посмела сердце другому отдать!
— Видал, стало быть, — шумно выдохнула. — Ты прав, — кивнула в стол, — недопустимо то было, — в тихом тоне вина плескалась.
— И потому ему не отказала в разговоре наедине? — не ведал, что во мне так ревность сильна и слепа. И никак не ожидал, что признание Вольхи не маслом смягчит рану, а солью окажется. Терял я себя… А жена не понимала того, продолжала исповедь:
— Да, то, что не искала с ним встречи, оправданием не может служить. И то, что… — опять сглотнула, слова подбирая, — позволила в разговор утянуть… виновата. Не в лучшем свете выставила, но… клянусь, что ничего не было меж нами. И я… готова обещанное и родителями, и мной исполнить. Но не уверена, что хватит меня на год… ежели так и будешь… — запиналась на мыслях, — порвёшь скорее…
— А ты не провоцируй, и Аспид будет смирение ящерки на солнышке, — отчеканил как можно ровнее. Не думал, не гадал, что придётся объясняться с девицей. Не собирался упрекать и себя принижать, обиды выговаривая. И вообще, было, уже послать её хотел. Пусть в опочивальню шурует, да взгляд на вырезе её платья залип.
Забыла Вольха о стыде, смущении… руки под столом заминала, вот и открылся доступ к телу. Белоснежная кожа, коей солнце не касалось. Высокая, упругая грудь. Тонкая ткань так её облизала, что я всю красоту созерцал. И оголять без надобности, но руки чесались… огонь в животе зародился, кровушка буйно побежала.
— Из тебя ящерка… — явно мои непотребные мысли прочитала Вольха и зло запахнула вырез платья, скрывая от меня красоту своего девичьего тела.
Надоел бессмысленный спор и поливание друг друга нелюбовью.
Было рыкнул, чтоб немедля ушла, да Аспид первее меня до жены добрался. А когда я за рассудок человеческий удержался, смаргивая наваждение, Вольха уже распластанная на столе, повизгивала от ужаса.
Тонкая, вёрткая, а я меж ног её был.
Кровь лавой вены изжигала, во мне пожар бушевал.
Ох, и желал я девицу опять. Плоть крепко стояла, штаны натягивая, и нравилось мне держать Вольху в алчных руках. Дерзко и вольно оглаживать, кожу её нежную ощущать…
По ляжке ладонью скользнул под тонкой тканью платья, подбираясь к цели вожделенной…
— Пусти! — ещё прытче забилась подо мной жена.
Глава 10
Дамир
Шипела, бранилась, кулачками по мне колотила: отталкивала, всё крепче ненавидя и лютуя. Может Дамир бы и прислушался, отпустил, да только Аспид сильнее в похоти был.
А когда кулак жены по щеке и носу неприятно мазнул, с утробным рыком руки её над головой сомкнул, своей пленяя. Заголил по пояс, махом задрав подол платья, и взял с одного толчка, пока она исторгала проклятия и обещала кровавую смерть.
Бешеная жена у меня. Горячая, дикая… Как кобыла ретивая: характерная и лягающаяся. Даже укусить пыталась, но Аспида этим искусно заводила, и слёзы её скорее аппетит подогревали, нежели совесть пробуждали.
Сама виновата: сама его провоцировала. И пока не научится себя правильно вести со Змием, и мне его не обуздать.
Потому вколачивался всё быстрее уже в преддверии жгучего удовольствия, затмевающего разум и обращающего кровь в лаву. Толкался глубже, смакуя ощущения от соприкосновения с нежной кожей.