Сердца живых

На рассвете следующего дня Жюльен уже работал в закопченном помещении. Старуха растапливала печь. Ему было непривычно в этой маленькой деревенской пекарне, где много лет назад крестьянки месили тесто для душистого домашнего хлеба. Старушка вспоминала о тех временах. Все события, происходившие до войны 1914 года, были живы в ее памяти. Могло показаться, что она продолжает жить в ту далекую пору, Время от времени в своих рассказах она вспоминала о пруссаках. По ее словам, однажды в такую вот пекарню, как эта, где они сейчас находятся, зашел пруссак. Фермерша и работник месили в то время тесто. Солдат хотел хлеба и уселся в ожидании на каменный порог. Работника звали Бастьен. Она его хорошо помнит. Пруссак положил рядом с собой каску и стал смотреть на улицу. И вот Бастьен схватил топор и подкрался к пруссаку, чтобы раскроить ему череп. А фермерша все видела. И говорит ему так спокойно: «Бастьен, подбрось-ка дровишек в печь». Ну он и положил топор да стал поленья подбрасывать.

Этот эпизод времен франко-прусской войны сильно поразил воображение старушки. Она на всю жизнь запомнила его и рассказывала, в подробностях описывая всех участников и даже их жесты.

— Вы сами при этом присутствовали? — поинтересовался Жюльен.

— Нет, нет, но я все хорошо помню. Бастьен непременно убил бы пруссака. Он бы это обязательно сделал. У нас на деревне он был первый силач, да и топор у него в руках был. Его звали Бастьен, я хорошо помню. Он умер через несколько лет после войны. Совсем недавно.

К семи часам утра Жюльен уже испек рогалики и бриоши. Старуха ни за что не соглашалась их отведать.

— Это ведь для хозяев, это не про нас, — твердила она.

Жюльен лакомился рогаликами, запивая их кофе с молоком, а старуха жевала корку, смоченную в красном вине.

— Если не будешь есть хлеб, запивая его вином, — сказала она, — то к тридцати годам у тебя в жилах вместо крови водичка останется.

В девять часов начали съезжаться гости, и Жюльен отнес на кухню большую корзину рогаликов и бриошей. Кухарка была уже на месте и варила цветную капусту. Это была плотная женщина лет пятидесяти на вид.

— Надеюсь, в вашей печи можно будет зажарить цыплят, — обратилась она к Жюльену. — Как там у вас дела?

Он указал на корзину.

— Глядите сами.

Кухарка попробовала рогалик.

— Вкусно, — сказала она. — Мы уж отвыкли от таких лакомств.

Она взяла из корзины булочку и крикнула:

— Одетта! Одетта! Пойди-ка сюда.

В кухню вошла молодая темноволосая женщина.

— Как аппетитно пахнет! — воскликнула она.

Потом поклонилась Жюльену.

— Доброе утро, мадемуазель, — сказал он.

— Нет, она у нас уже замужняя дама, — рассмеялась кухарка. — С виду не скажешь, но это так. Одетта будет помогать мне и прислуживать гостям.

— Как управлюсь с пирожными, тоже вам подсоблю, — сказал Жюльен. — Договорились?

Одетта взяла булочку и вернулась в столовую; когда она открывала дверь, Жюльен заметил, что это была очень просторная комната.

— Кто вам топит печь? — спросила кухарка. — Верно, старуха Мийу?

— Она.

— Ну как, все о прусской войне рассказывает?

— Точно.

— Война не каждого милует.

— Что верно, то верно.

— Вы обратили внимание на Одетту? Она внучатая племянница старухи Мийу. Так вот, Одетте двадцать лет. Ровно двадцать. Она была всего два месяца замужем, когда разразилась война. Ровно два месяца. А теперь ее муж в плену. В Восточной Пруссии. Вот оно как получается. Да, война не каждого милует!

Жюльен возвратился в пекарню. Усевшись на вязанку дров, старуха Мийу дремала, прислонясь спиной к теплой печи. Стараясь не шуметь, он с минуту смотрел на нее. Лицо спящей было спокойно, ко руки, которые она уронила на худые колени, все время вздрагивали и тряслись во сне. Когда Жюльен положил на стол железный противень, старуха встрепенулась и открыла глаза.

— Кухарка уже пришла? — спросила она.

— Пришла.

— Бьюсь об заклад, она отведала твои бриоши.

— Да, попробовала.

— Ну, меня это не удивляет. Нынче люди ничего не уважают.

Она подтащила вязанку к порогу и уселась погреться на солнышке, привалясь к косяку. Следя за подъезжавшими гостями, она не переставала восторгаться.

— Ишь, какие все почтенные да видные люди, — приговаривала она. — Приятно смотреть! А машины-то, а наряды! Небось сколько денег заплачено. Да, в наших краях такую свадьбу не часто увидишь.

Она радовалась от души. Потом стала вспоминать о былых свадьбах. В памяти у нее сохранились даже имена парней, с которыми она тогда танцевала. О собственном замужестве она не упоминала, а Жюльен не решался ее расспрашивать. Казалось, старушку занимают только другие.

— Вот и ты когда-нибудь женишься, — сказала она. — На дочке какого-нибудь кондитера. Богатая, должно, будет свадьба. А пироги для гостей станет печь другой булочник.

Жюльен думал о Сильвии. Она не шла у него из головы, все время была тут. И, несмотря на работу, часы тянулись медленно.

К полудню он управился с пирожными. И в сопровождении тетушки Мийу пошел на кухню.

— Надо нам теперь поесть, — сказала кухарка. — Потом, когда гости усядутся за стол, не до того будет