Сердца живых

Жюльен срывается с места. Проходит улицей Вильнев и возвращается в центр города. Здесь полное безлюдье. Некоторое время он идет, не отдавая себе отчета в том, что делает, потом пересекает Епископский парк и направляется к мосту Бье. На минуту останавливается в том самом месте, где стоял в тот день, когда впервые ожидал Сильвию.

Мимо никто не идет. Туман напоминает безмолвную реку, он словно течет под мостом, там, где обычно течет Агу. Жюльен доходит до середины моста. Останавливается и достает из кармана три письма — родителям, Ритеру и Сильвии. Медленно, почти автоматическими движениями разрывает письма на мелкие клочки и швыряет их туда, где плещутся невидимые волны.

Часть вторая

18

В ту зиму было очень много ясных дней. Хотя деревья стояли совсем голые, городские парки не казались унылыми; в высоком, словно литом небе часто светило солнце. Сильвия и Жюльен уходили по тропинкам в поля, и шаги их гулко отдавались на мерзлой земле. На лугах искрился иней.

Если в воскресенье шел дождь, молодые люди отправлялись в маленький музей Бригибуль. Там они усаживались и часами молча созерцали огромные полотна. Влюбленные сидели рядышком, не произнося ни слова, и Жюльен порою ощущал биение жилки на виске Сильвии.

Жизнь на посту наблюдения текла спокойно, время от времени привычный распорядок нарушался только приездом военного инспектора, о котором сержанта накануне предупреждали по телефону. Солдаты разыгрывали удивление, но всюду царил образцовый порядок, и часовой в любую погоду оказывался на посту. Ритер по-прежнему делил свое время между книжной лавкой и кафе, но с каждым днем все дольше просиживал в кафе. Жюльен часто ходил вместе с ним в книжную лавку. Он покупал там сборники стихов и дарил их Сильвии. В ясные теплые дни они читали их вслух где-нибудь на лугу, укрывшись от ветра за живой изгородью.

Сильвия постоянно носила в своей сумочке тонкий серебряный браслет; встречаясь с Жюльеном, она всякий раз доставала его и надевала на руку. Браслет был подарен Жюльеном, который попросил выгравировать на металле следующие слова: «Сильвии. Вторник, 9 декабря 1941 года». Когда девушка спросила, почему он выбрал именно эту дату, Жюльен почувствовал, как краска заливает его лицо.

— В тот день я заказал браслет, — пробормотал он.

— Но почему ты не поставил на нем дату нашей встречи?

— Не знаю… И вправду как-то нелепо получилось. Боясь, что она огорчила его, девушка поспешно сказала:

— Впрочем, ты прав. В память о нашей первой встрече у меня уже есть от тебя книга. А потом ведь каждый день отмечен для нас любовью. Но знаешь, ты у меня сумасшедший, просто сумасшедший.

И теперь, когда взгляд Жюльена падал на браслет, когда его пальцы касались холодного металла, он неизменно вспоминал о той ночи, о тумане. О том, как он возвратился на пост наблюдения. Он решил тогда не входить в просторную комнату, где его товарищи сидели возле радиоприемника. Поднялся на второй этаж и, напрягая слух, старался уловить позывные Лондона. Вспоминая обо всем этом, Жюльен говорил себе, что в ту промозглую декабрьскую ночь он чуть было не потерял Сильвию. И тогда он порывисто прижимал девушку к себе, закрывая при этом глаза.

В ту зиму на далеких полях сражений, особенно на севере, который так пугал Сильвию, нашли себе смерть тысячи и тысячи людей. Из Лондона и Виши поступали противоречивые сведения. В январе заговорили о высадке японского десанта на островах Малайского архипелага. Об атаках советских войск под Москвой. Бои шли также и в Крыму. В феврале газеты сообщили, что стоявшая в Бресте немецкая эскадра снялась с якоря. Этому придавали большое значение. Два линкора и крейсер «Принц Евгений» проникли в пролив Па-де-Кале, а затем достигли базы на острове Гельголанд. Виши изображало этот рейд как одно из наиболее важных событий войны на море. О походе немецких военных кораблей вообще много говорили.

Однажды Каранто получил письмо из Пор-Вандра. Товарищи сообщали ему об исчезновении Бертье. В письме не указывалась дата отъезда, но говорилось, что Бертье объявлен дезертиром.

— Что бы ему и нас научить, как это делается, — заметил Лорансен.

— Все это не так просто, как ты думаешь! — воскликнул Тиссеран.

Лорансен покачал головой и прибавил:

— Послушай, Дюбуа, а все же он молодец, твой приятель!

— Конечно… Бертье молодец… В самом деле молодец, — пробормотал Жюльен.

Сказав это, он резко повернулся и вышел из комнаты. Захлопывая дверь, он услышал, как Каранто объяснял товарищу:

— Бертье был его дружок, и, возможно, он ему… В конце зимы заговорили о людях, которые начали оказывать сопротивление немцам в оккупированной зоне. Утром третьего марта Каранто, ходивший на почту за корреспонденцией, возвратился с газетой; он расстелил ее на большом столе и стал читать вслух: