Сердца в Атлантиде

— А прямо перед ним Кэрол Гербер, — сказал я странным растерянным голосом. Я узнал курточку с “ХАРВИЧСКАЯ ГОРОДСКАЯ ШКОЛА” на спине; узнал светлые волосы, падающие “конским хвостом” на воротник курточки; узнал линялые джинсы. И я узнал лицо. Даже почти отвернутое и затененное плакатом “США, ВОН ИЗ ВЬЕТНАМА ТЕПЕРЬ ЖЕ!”, я узнал это лицо. — Моя девушка.

В первый раз я произнес “моя девушка” рядом с именем Кэрол, хотя думал о ней так уже пару недель.

"ПОЛИЦИЯ РАЗГОНЯЕТ МИТИНГ ПРОТЕСТА ПРОТИВ ПРИЗЫВА” — гласила подпись под снимком. Из сопровождавшей его заметки следовало, что в деловом центре Дерри перед зданием федерального управления собралось десятка полтора протестующих студентов Университета Мэна. Они держали плакаты и около часа маршировали взад-вперед перед входом в отдел службы призыва, распевая песни и “выкрикивая лозунги, часто непристойные”. Была вызвана полиция, и вначале полицейские просто стояли в стороне, ожидая, чтобы демонстрация закончилась сама собой, но затем появилась группа демонстрантов, придерживающихся других убеждений и состоявшая в основном из строительных рабочих, воспользовавшихся перерывом на обед. Они начали выкрикивать собственные лозунги, и хотя “Ньюс” не упомянула, были ли их лозунги непристойными, я догадывался, что это были приглашения уехать назад в Россию, рекомендации, где демонстрантам-студентам следует хранить свои плакаты, и рекомендации посетить парикмахерскую.

Когда протестующие начали кричать на строительных рабочих, а строительные рабочие начали швырять в протестующих огрызки фруктов из своих обеденных бидончиков, вмешалась полиция. Указывая на отсутствие разрешения (легавые в Дерри, видимо, никогда не слышали о праве американцев собираться в мирных целях), они окружили ребят и доставили их в участок на Уичем-стрит. Там их сразу отпустили. “Мы просто хотели оградить их от неприятной ситуации, — процитировал репортер слова одного полицейского. — Если они вернутся туда, так, значит, они даже дурее, чем кажутся”.

Фото, в сущности, мало отличалось от снятого у Восточного корпуса во время демонстрации против “Коулмен кемикалс”. И на этом снимке полицейские уводили студентов, а строительные рабочие (год спустя им будет разрешено прикреплять к каскам миниатюрные американские флажки) ухмылялись, издевательски жестикулировали и грозили кулаками. Один полицейский был запечатлен в тот момент, когда он готовился ухватить Кэрол за плечо; стоящий позади нее Нат, видимо, не привлек их внимания. Двое полицейских уводили Стоука Джонса — он был спиной к камере, но в костылях ошибиться было нельзя, А если для опознания требовалось еще что-то, то вполне было достаточно нарисованного от руки следка воробья на спине его шинели.

— Поглядите-ка на этого мудака безмозглого! — прокукарекал Ронни (Ронни, заваливший два из четырех последних зачетов, конечно, имел право обзывать других безмозглыми мудаками). — Будто не мог найти занятия поинтересней.

Скип пропустил его слова мимо ушей. Как и я. На нас фанфаронство Ронни перестало производить впечатление, на какую бы тему он ни распространялся. Нас заворожила Кэрол.., и Нат Хоппенстенд позади нее, глядящий, как полицейские уводят демонстрантов. Нат, такой же аккуратный, как всегда, в гарвардской рубашке, в джинсах с отворотами и острыми складками. Нат, стоящий совсем близко от ухмыляющихся, грозящих кулаками строительных рабочих, но абсолютно ими игнорируемый. Игнорируемый и полицейскими. Ни те ни другие не знали, что мой сосед по комнате недавно стал поклонником крамольного мистера Фила Окса.

Я ускользнул к телефонной будке и позвонил на второй этаж Франклин-Холла. Кто-то в их гостиной снял трубку, а когда я попросил Кэрол, девушка сказала, что Кэрол там нет — она пошла в библиотеку заниматься с Либби Секстон.

— Это ведь Пит?

— Угу, — сказал я.

— Тебе записка. Она прилепила ее к стеклу. — (Обычай в общежитиях того времени.) — Пишет, что позвонит тебе попозже.

— Ладно. Спасибо.

Скип перед телефонной будкой нетерпеливо махал мне. И мы пошли по коридору повидать Нага, хотя и знали, что потеряем места за карточными столами. Однако на этот раз любопытство возобладало над манией.

Когда мы показали Нату газету и начали расспрашивать про вчерашнюю демонстрацию, выражение его лица почти не изменилось, но все равно я почувствовал, что ему не по себе, а может быть, и очень скверно. Но почему? Все ведь как-никак кончилось хорошо: никто не был арестован, а в газете ни единой фамилии.

Я уже решил, что слишком вольно истолковал его обычную невозмутимость, но тут Скип спросил:

— Чего ты нос повесил?