Сердца и камни

Все это я понял в первой же встрече с Лехтом. Его вызы­вали к телефону, и он охотно бежал к маленькому столику под лестницей, где рядом с телефоном лежали чистые листы бумаги, карандаши и самые различные технические справоч­ники.

— Да, да, Лехт, — доносился до меня его звонкий голос. — Алло. Ах, вот как!.. Очень интересно… Нет-нет, не спал. Слушаю.

Короткая и светлая июньская ночь мчалась над северной землей; в саду пожелтели огни фонарей, предрассветный ветерок срывал пелену нового дня. А Лехт все еще встречал каждый телефонный звонок своей обычной фразой: «Алло. Да, да. Лехт. Добрый вечер».

А добрый вечер уже давно миновал. Лехт отодвигал ночь, сжимал ее, будто в его руках была не только тайна нового искусственного камня, но и власть над временем.

Это был плотный, чуть-чуть грузноватый человек. Умные черные глаза, наделенные внутренней силой; густые, слегка тронутые сединой волосы; волнистые морщины на широком лбу; быстрая, приседающая походка.

По-видимому, он был доволен только что состоявшейся встречей с японскими инженерами, но это выражалось только свойственной Лехту улыбкой — сдержанной, иронической.

— Это Ванас, — сказал Лехт после очередного звонка. — У него возникла хорошая идея. Вы знаете Ванаса? Нет? Что ж, ничего удивительного — он не любит торчать в первом ряду. А во второй и тем более в третий ряд никто не заглядывает.

Лехт посмотрел на меня пристальным взглядом: что я думаю об этом?

Я кивнул головой и попросил рассказать о Ванасе, ближайшем помощнике Лехта.

— Нет, — ответил Лехт, — для рассказа о нем мы выделим целый день и целую ночь. И этого будет мало — целую неделю. Если верно, что у бога есть запасные игроки, то Ванас был приготовлен на тот случай, если бы мне не удалось бежать из немецкого лагеря… Я бы лежал в штабеле мертвецов на торфяных болотах, а Лейгер Ванас создал бы силикальцит и без меня.

Лехт любит обращаться к спортивной терминологии. Я слышал, как он кому-то говорил по телефону: «Это чистый нокаут», или: «Ничего не поделаешь — наш мяч попал на штрафную площадку», или: «Так уж случилось — мы вне игры». Но в связи с «запасным игроком» Лейгером Ванасом я узнал о побеге Лехта из фашистского лагеря. Когда это было, как он попал в лагерь, как ему удалось бежать? Я все еще не знал, с чего начинать наш разговор. С побега из лагеря или с истории открытия силикальцита? Или с детства Лехта?

Конечно, лучше всего с детства. Так постепенно мы дойдем и до лагеря, и до открытия. Лехта снова позвали к телефону, и когда он вернулся, я предложил пойти к морю. Мне казалось, что оттуда его вряд ли будут звать к телефону. Или, может быть, он устал и ему пора отдыхать? Лехт покачал головой — нет, он не устал. Теперь он все равно не уснет.

— У меня есть более разумная идея, — сказал Лехт.

Он повел меня в дальний уголок сада, где была устроена маленькая летняя кухня. В кирпичной загородке можно разложить костер. Надо только собрать щепки, сухие ветки, старые доски.

— Надо помочь жене — она просит согреть воду, — сказал он и пошел за хворостом, лежавшим у забора.

Я же собирал щепки и думал о Лехте. Пожалуй, впервые я встретил человека, столь не похожего на мои обычные представления об изобретателях. Не то чтобы у Лехта была более счастливая и легкая судьба, чем у других его коллег. Нет, путь, предшествовавший признанию, был трудным, тяжким, горьким. Но жизненные испытания и разочарования не погасили в нем веры в людей. Может быть, отправляясь в дальнюю дорогу технических открытий, Лехт подготовил себя ко всяким неожиданностям.

Не только хозяин, но и его дом нарушили мое обычное представление об изобретательском житье-бытье. Не было здесь конуры, в которой едва вмещаются и крохотная лаборатория, и плоды длительных трудов, и детали машин.

Лехт жил в большом и хорошем доме на берегу моря, в кругу дружной семьи. Даже суета уборки после ухода гостей производила впечатление благополучия и покоя.

Потом, когда я ближе узнал Лехта и его семью, я понял, что за этим внешним и кажущимся покоем скрывается много жизненных невзгод. Но в тот вечер или, вернее, в ту ночь я увидел только большие и скромно обставленные комнаты и сад, вместивший все цветы эстонской земли.

Дом этот радовал меня и тем, что он был выложен из силикальцита, нового строительного камня, созданного Лехтом, и тем, что жил в нем ученый, исследователь, первооткрыватель. Я не мог не вспомнить о том ощущении неловкости и даже раздражения, которые я испытывал в других домах, если за их обитателями угадывались случайные или, как в старину говорили, «бешеные» деньги, или случайное возвышение, случайный пост, а не талант, не крупные заслуги перед обществом.

Лехт вернулся с охапкой хвороста и с мелкими щепками, присел на корточки, и вскоре веселый огонь осветил его лицо.

Потом мы принесли большой котел с водой, поставили его на кирпичи, под которыми уже сердито потрескивал в ночной тиши разгоравшийся костер.