Сердечные истории

– Давайте сюда бумаги. Почему вы не предупредили меня, что приедете?

– Вы бы сказали мне не приезжать.

– Сказала бы. – Лена открыла папку. Актов накопилась целая гора. – Чтобы это было в первый и последний раз, Егор. Я не шучу. – Она бросила на него короткий взгляд и вдруг сжалилась: – Снимите маску, я верю, что вы не заразный.

– Работа должна делаться вовремя, – проговорил Игнатьев, оттягивая маску на подбородок. – И никакая паника этому не помеха.

– Я вижу, – саркастически заметила Лена, нашла на столе ручку и принялась просматривать и подписывать акты один за другим.

Повисла пауза. Лена ставила подпись, чайник добулькал и затих, на подоконник уныло капало, а Игнатьев втихаря оглядывался. Лена видела, как он медленно поворачивает голову то вправо, то влево, словно слон в зоопарке. Наверное, пытается соотнести образ всегда подтянутой, строгой начальницы с идеальной прической и в деловых костюмах с этим домом – коридором, где обои свисают со стен сухими бумажными языками, простенькой кухней, где мебель не менялась миллион лет, и странными запахами, которые не может перебить даже запах кофе.

Лена дошла уже до середины пачки и надеялась, что сейчас вот закончит, выставит Егора пинком под зад, и обойдется, но нет, не обошлось. Из комнаты донесся вой – нечто среднее между криком бобра и ржанием обиженной зебры. Игнатьев вздрогнул и чуть не свалился со стула.

– Э… это что?

– Сидите тут, – бросила Лена и быстро вышла из кухни. Игнатьев остался сидеть, вытягивая шею.

Лена вернулась через несколько минут, но дверь на сей раз оставила открытой – бесполезно уже закрываться. Наоборот, надо следить за ситуацией, а то мало ли…

– Ле-е-е-ена… – донесся шелестящий зов из комнаты, и Егор ошарашенно посмотрел в том направлении. – Ле-е-е…

– Не обращайте внимания, – вздохнула Лена и снова взялась за ручку. – Это не нашествие зомби, а всего лишь мой папа. Вы явились и его разбудили, – не удержалась она от шпильки – вполне справедливой, на ее взгляд. – А так спал бы до обеда и дал мне поработать.

Игнатьев молчал и вид имел пришибленный. Потом спросил осторожно:

– Он… болеет?

– У него деменция, – сказала Лена ожесточенно и положила ручку. – Слушайте, Егор, ну что вы, в самом деле! Вы думаете, я не хотела вас видеть потому, что мне так противно акты подписывать или я такая необязательная? Обычно мы решаем все вопросы на работе, а в том, что я вас к себе не звала, имелся определенный смысл. Понимаете?

– Почему вы просто не сказали? – тихо спросил Игнатьев.

– Потому что мы с вами коллеги. Коллеги, которые практически не общаются вне работы, исключая корпоративы. Мы не делимся личными сведениями, а уж об этом, – она махнула рукой в сторону комнаты, откуда непрерывно неслось заунывное «Ле-е-е-ена», – я вообще никому не хочу рассказывать. И, между прочим, я о вас тоже ничего не знаю – вдруг у вас жена, дети и три собаки.

– Нет у меня жены и трех собак! – Он помолчал и неожиданно добавил: – Кошка есть. Трехцветная.

– А у меня папа с деменцией в агрессивной стадии, – буркнула Лена. – Этот проклятый коронавирус спутал дом с работой. И вы спутали, Егор. Хорошо, что у папы сегодня тихий день, по всем признакам. Если бы вы приехали, разбудили его и он кинулся на вас или меня с кулаками, было бы неудобней.

Глаза у Игнатьева были по пять рублей.

– Елена Павловна… Простите меня, пожалуйста. – Он впервые на памяти Лены выглядел растерянным, и ей вдруг стало его жалко. Она-то более-менее привыкла к домашнему аду, а люди благополучные обычно пребывают в шоке. – Я не знал и повел себя неправильно.

Лена молча кивнула.

– Могу я спросить?.. А почему он не в больнице или не в центре по уходу? Сейчас же много таких.

– Много. И стоят они тоже очень много, Егор. Мы пока не тянем. – Лена снова взялась за ручку: надо подписать эти акты и выставить Игнатьева. – Обычно я плачу соседке, она раньше работала сиделкой именно в таком заведении, папа ее знает, ведет себя при ней более-менее адекватно. А сейчас с этой самоизоляцией за ним присматриваю, конечно, я.

Она не стала рассказывать Игнатьеву подробности – ни о ночных буйствах и порывах отца выйти в дверь или в окно, ни о том, как он портит вещи, отдирает обои со стен и кидается посудой (поэтому на кухонных шкафчиках стоят замки, а еду папе дают исключительно в пластике), как иногда просто воет на одной ноте, а временами, глядя на Лену совершенно разумным взглядом, шепчет: «Леночка, как же так? Леночка, я потерялся». И в такие моменты она его обнимает, и ей хочется хоть как-то ему помочь, облегчить его мучения, убрать ужас из его головы. Это же папа, который носил ее на руках и завязывал бантики, когда мама ушла. Плакал и криво, но завязывал.

– В общем, так, Егор, – сказала Лена, ставя последнюю подпись и закрывая папку, – вот ваши акты, и прошу вас больше мне пока визитов не наносить. Увидимся с вами в офисе после того, как карантин закончится, а до этого давайте общаться виртуально, благо все возможности для этого есть. Договорились?