Серапис

Отец должен был узнать от нее самой о постигшем их обоих несчастье, и, кроме того, девушка надеялась встретить завтра в осажденном святилище Константина. Ее возлюбленный обязан был сделать первый решительный шаг ко всеобщей гибели, был обязан отворить ворота неминуемым бедствиям, и Горго хотела быть возле него в этот роковой момент.

Служанка долго не возвращалась, но, наконец, на лестнице послышался шум. То были шаги кормилицы, и, очевидно, она пришла не одна. Привела ли она с собой врача и заклинателя? Дверь комнаты распахнулась. На пороге стоял домоправитель с тройным светильником в руках, освещая дорогу пришедшим. Сердце Горго замерло от волнения: перед нею появился Константин со своей матерью. Бледная и дрожащая девушка не могла выговорить ни слова, приветствуя молчаливым поклоном нежданных посетителей.

Не найдя врача, помощь которого во всяком случае была уже бесполезна, преданная кормилица пошла в дом соседа Клеменса, сознавая, что ее молодой госпоже нужна поддержка добрых друзей в ее тяжелом горе. Мариамна, мать Константина, тотчас решила отправиться в дом Порфирия, и ее сын, который только что вернулся со службы, молча последовал за обеими женщинами. Благочестивая христианская матрона стала уговаривать убитую горем девушку, ободряя Горго словами утешения, но та не слушала ее речей, как будто с нею говорили на непонятном языке. Наконец Мариамна нежно привлекла к себе свою любимицу, предлагая ей гостеприимство в их доме до возвращения Порфирия. Эта искренняя ласка глубоко тронула осиротевшую Горго. Однако слова христианки напомнили ей о предстоящей обязанности. Горго горячо поблагодарила мать Константина и стала просить ее помочь им в неизбежных хлопотах, предшествующих похоронному обряду. Труп Дамии было решено немедленно перенести в спальню, после чего девушка хотела передать Мариамне ключи, так как сама она должна идти к отцу и лично сообщить ему о случившемся.

Почтенная матрона напрасно уговаривала ее отложить это намерение до утра и переночевать у них в доме. Константин все время оставался в стороне. Когда же Горго приблизилась к трупу, приказав нести его вниз, он подошел к ней и с видом искреннего участия протянул девушке правую руку. Она взглянула ему прямо в лицо, ответила рукопожатием и тихонько сказала:

– Сегодня я была несправедлива к тебе, Константин, и оскорбила твою гордость, но я раскаялась в своем поступке раньше, чем ты успел уйти. Я вижу, ты простил меня, ты знал, что я одинока, и пришел меня утешить. Теперь между нами нет больше и тени недовольства, не так ли?

– Конечно, Горго, конечно! – с жаром воскликнул префект, взяв ее другую руку в порыве глубокого чувства.

Молодой девушке показалось, что вся кровь в одну минуту волной прилила ей к сердцу, как будто Константин был только частью ее существа, которая была насильственно отторгнута от него и снова стремилась к соединению, хотя бы им пришлось обоим поплатиться за это счастьем и самой жизнью.

Повинуясь непобедимому влечению, она освободила свои руки и обвила ими шею молодого человека, прижимаясь к нему, как больное дитя к любимой матери. Горго сама не могла дать себе отчета, как это случилось, как могло произойти. Они стояли, крепко обнявшись, не замечая Мариамны, которая с безмолвным ужасом смотрела на неожиданную сцену. Губы ее сына осыпали жаркими поцелуями лицо прекрасной язычницы, и девушка рыдала в его объятиях, чувствуя, что у нее в душе распускаются тысячи роз и вместе с тем тысячи терний заставляют обливаться кровью ее израненное сердце.

Этот союз двух любящих душ был в то же время прощанием перед вечной разлукой. Судьба Горго совершилась. Теперь им обоим предстояло только погибнуть заодно с разрушенной Вселенной, и девушка встречала этот конец, как измученный бессонницей человек встречает наступление утра. Мариамна отошла в сторону, смутно сознавая, что здесь происходит что-то великое, что-то неизбежное, против чего бессильны все ее возражения. Когда Горго освободилась из объятий возлюбленного, все ее существо было проникнуто торжественным спокойствием.

Мать Константина не знала, что подумать, но у нее стало отрадно на душе, когда девушка подошла к ней и почтительно поцеловала руку взволнованной матроны. Она не находила слов, сознавая, что не может сказать ничего такого, что послужило бы истинным выражением охватившего ее чувства тревоги и умиления.

Между тем Горго заботливо прикрыла лицо умершей. Когда покойницу перенесли в спальню и положили на роскошное брачное ложе, внучка убрала его цветами. Жрец Сатурна, пришедший к ним в дом, уверял, что никакая сила в мире не может оживить этот бездыханный труп. Неожиданная смерть Дамии и горе молодой девушки глубоко тронули доброго старика. Горго отвела его в сторону, прося подождать ее у садовой калитки и потом проводить к отцу.