Серапис

То был Цинегий, уполномоченный императора, широкоплечий мужчина среднего роста, с сильно развитым круглым черепом. Сановник, консул и префект всех восточных провинций империи, он не носил шерстяной тоги вельмож Древнего Рима, ниспадавшей живописными складками вокруг торса, но был одет в длинный кафтан из яркой пурпурной парчи, затканной золотым узором. На его плече красовался почетный знак высших чиновников – круглое украшение, состоявшее из особенного толстого плетения художественной работы. Цинегий приветствовал толпу народа снисходительным поклоном. Вслед затем герольд три раза протрубил сигнал, и посланник Феодосия указал собравшимся на стоявшего возле него секретаря, который немедленно развернул длинный свиток.

– Именем императора, умолкните! – раздался его звучный голос, слышный на всем пространстве обширной площади.

Герольд затрубил в четвертый раз, – и толпа замерла, как один человек; только фырканье лошади караульного воина перед зданием префектуры нарушало наступившую тишину.

– Во имя императора! – повторил чиновник, назначенный для чтения императорской грамоты.

Цинегий поклонился, снова указывая сначала на секретаря, а затем на изображения цезаря и его супруги, возвышавшиеся с обеих сторон над позолоченной решеткой портала.

«Феодосий, цезарь, – внятно читал на всю площадь секретарь, – приветствует через своего верного уполномоченного и слугу, Цинегия, население благородного и великого города Александрии. Ему известно, что александрийские граждане твердо и неуклонно исповедуют веру, переданную от начала последователям Христа через верховного апостола Петра; кроме того, цезарю известно, что александрийцы не отступают от истинного учения, установленного откровением Духа Святого, просветившего отцов христианской церкви в Нике [44]. Феодосий, цезарь, который со смирением и гордостью называет себя мечом и щитом, поборником и крепостью единой истинной веры, поздравляет благонамеренных жителей благородного и великого города Александрии с тем, что большинство из них отпало от бесовской ереси Ария, обратившись к истинному никейскому учению. Император извещает своих верноподданных александрийцев через своего верного и благородного служителя Цинегия, что именно это, а никакое иное учение, как в целой империи, так и в Александрии, должно быть признано господствующим. Как во всех владениях Феодосия, так и в Египте всякое учение, противное истинной вере, будет с этих пор преследоваться законом. Таким образом, всякий, кто держится иного учения, проповедует его и старается распространять, должен считаться еретиком и подлежит каре закона».

Секретарь был вынужден остановиться, потому что громкие восторженные крики толпы прерывали его на каждом слове.

И среди этого общего ликования не раздалось ни одного протестующего голоса; да если бы кто и решился на такую смелость, то, наверное, потерпел жестокие побои от возбужденной черни.

Герольд принимался несколько раз подавать сигналы, прежде чем ему удалось водворить тишину. После этого секретарь снова начал читать императорскую грамоту:

«К глубокому прискорбию христианской души нашего цезаря до него дошли слухи о том, что идолопоклонство, так долго ослеплявшее человеческий род, заграждая ему врата Царствия Небесного, по-прежнему имеет свои алтари и храмы в этом благородном и великом городе. Милосердный монарх, проникнутый духом христианской любви и всепрощения, не хочет мстить потомкам нечестивых мучителей за жестокие гонения множества праведников, пострадавших за веру Христову. „Мне отмщение и Я воздам“, – говорит Господь. Помня эти слова Святого Писания, Феодосий, цезарь, повелевает только закрыть все идольские храмы, уничтожить все изображения лживых богов и разрушить их алтари. Всякого, кто осквернит себя кровавой жертвой, кто заколет невинное жертвенное животное, кто переступит порог идольского капища, кто устроит в нем религиозную церемонию или поклонится изображению ложного бога, сделанному человеческими руками; всякого, кто будет молиться в языческом храме, на поле или в городе, следует немедленно подвергнуть уплате пятнадцати фунтов золота, и даже с того, кто знает о подобном преступлении, но не донесет на виновного, следует взыскать точно такой же штраф».

Последние слова уже нельзя было расслышать; восторженные крики потрясли воздух, и толпа на площади всколыхнулась единым порывом.

Звуки трубы герольда не могли заглушить поднявшейся бури голосов, которая все росла, передаваясь из улицы в улицу, охватывая целый город. Она достигла кораблей на море, проникла в палаты богачей, хижины бедняков, донеслась глухим рокотом даже до сторожа, зажигающего по ночам на верхушке маяка сигнальные огни, так что в самое короткое время Александрия узнала о том, что император произнес свой окончательный приговор языческому культу.