Серапис

– Я пренебрегаю законами нравственности?! – с жаром воскликнула Дада. – О нет, тысячу раз нет! Я считаю себя ничего не значащей бедной девушкой и помню свое место. За всю мою жизнь у меня недоставало твердости пойти наперекор даже малому ребенку. Но теперь, благодаря Марку, и только ему одному, в моей душе пробудилось новое чувство, которое придало мне мужество. Если я увижу, что общество не хочет простить мне того, что я была публичной певицей; если, в угоду приличиям, будут нарушены мои права, то я стану защищаться, не щадя собственной жизни. Меня тоже научили беречь и уважать то, что ты называешь «честью», и я хранила свою чистоту, как всякая другая порядочная девушка. Это я, конечно, не считаю заслугой, но ты не можешь представить, как много соблазнов окружает бедную певицу. Девушки твоего круга поставлены в совершенно иные условия. Каждый мужчина считает себя вправе преследовать нас своей любовью, тогда как к вам они приближаются, как к богиням. Вы же сами... Я не только слышала про это от моего дяди Карниса, который хорошо знает свет и ваше общество, но видела сама в санаторных домах в Риме, где встречала много молодежи: у вас любовь едва волнует душу, между тем как нас она охватывает огнем. Сапфо, отвергнутая безрассудным Фаоном, бросилась в море с левкадийской скалы. Я не задумалась бы сделать то же самое, если бы моя смерть могла принести счастье Марку. Между тем ты способна хладнокровно взвешивать вопрос о своем замужестве и спокойно откладывать его на неопределенный срок. Я же, напротив, не знаю никаких колебаний в своей любви, но все же терпеливо подчиняюсь всему, что велит делать старец Евсевий, хотя мне очень трудно справиться со своей пылкой страстью. За что же ты осуждаешь меня? Но нет! Я не узнаю тебя, Горго!.. Теперь ты стоишь передо мной, и в твоих глазах... Вот точно так ты смотрела во время пения несколько дней назад... Клянусь всеми девятью музами, ты сама способна так же пылко чувствовать, как и мы. Ты не похожа на знатных девушек своего круга с их холодной кровью! Ты такая же артистка, как я, и даже более, чем я; когда в твоем сердце вспыхнет истинная любовь, то берегись, как бы тебе не увлечься еще дальше меня за пределы общепринятых обычаев, тех священных законов, которыми обуздывается человеческая страсть. Что же касается меня, то, несмотря на пожирающее пламя любви, я постараюсь остаться порядочной девушкой, какой была до сих пор.

Тут Горго вспомнила сцену в Серапеуме. Не дальше как сегодня она, забыв свою женскую гордость, добровольно предложила избраннику своего сердца то, чего, по правилам приличия, мужчине следовало добиваться от нее самому. Знатная девушка, краснея, потупила глаза перед бедной певицей, не зная, как ей ответить. В эту минуту за дверями послышались мужские шаги, и в комнату вошли Евсевий и Марк, а потом Константин.

Жених Горго был убит горем: во время пожара на отцовской верфи погиб второй его брат. Ввиду такого несчастья, никто из семьи корабельщика не думал о громадном денежном ущербе, понесенном стариком Клеменсом, у которого сгорели обширные склады строевого леса. Дочь Порфирия подошла к молодому префекту в нерешительности и смущении, но, узнав о постигшем его ударе, она нежно прижалась к любимому шепча ему слова утешения. Марк и Евсевий тоже приняли горячее участие в его печали, и затем бедной Даде пришлось горько поплакать в свою очередь. Старый священник принес ей роковую весть о смерти Карниса и Герзы, а тяжело раненный Орфей был перенесен в госпиталь.

Таким образом, в веселой музыкальной комнате воцарилось самое удрученное настроение, которое отчасти разогнал приход Димитрия. Он явился за Дадой и братом, чтобы вести их к матери. Мария уже знала обо всем случившемся и ждала своего сына с невестой. Ее пасынок приехал в экипаже, уверяя, что ноги отказываются ему служить. По его словам, человек в этом случае похож на лошадь. Верховой конь быстро устает, если его заставлять возить тяжести, а сильная ломовая лошадь устает от скачки. Так и его ноги измучены непривычной беготней по мощеным городским улицам, а убогий мозг утомился хитрыми планами и ловкими комбинациями, которые ему приходилось придумывать. Однако благодаря богам этот ужасный день приходит к концу. Сегодня он даже не в силах радоваться своему успеху, превзошедшему всякие ожидания. Между тем глубокое удовлетворение, светившееся в глазах Димитрия, явно противоречило его уверениям, и приход молодого человека невольно подействовал благотворным образом даже на его опечаленных друзей, которых он принялся ласково утешать.

Горго вторично поцеловала Даду на прощание. Узнав о смерти родных, осиротевшая девушка горько плакала. Ее тихие слезы растрогали дочь Порфирия; она тотчас подошла к певице и нежно привлекла ее к себе, как сестру.