Серапис

— Пойдем! — сказала она Папиасу, направляясь в опустевший дом, чтобы пробраться оттуда через атриум на улицу.

Медий заметил ее уход, но не подумал удерживать молодую девушку, поскольку им овладело тупое равнодушие ко всему на свете.

Какой-нибудь час тому назад старый актер строил планы на будущее, рассчитывая улучшить свои материальные средства с помощью Дады и Папиаса, которых он хотел подготовить к сценическим представлениям; но теперь все это казалось ему неосуществимым ввиду приближавшейся неминуемой катастрофы.

Несколько минут спустя молодая девушка дошла до церкви Св. Марка, являвшейся древнейшим христианским храмом в Александрии. Здание состояло из притвора, так называемого нартекса, и самой церкви, продолговатого зала с плоским потолком, выложенным квадратами из потемневшего дерева. Двойной ряд колонн поддерживал крышу, а прозрачная решетка разделяла церковь на две части. У задней стены с одного края было устроено возвышение, где стоял стол, возле него по кругу размещались стулья. В самой середине, с той же стороны, было оставлено свободное пространство, которое отличалось высотой потолка и художественной работой. В данную минуту здесь никого не было, но по церкви расхаживали почтенные дьяконы в парчовых таларах57. В центре преддверия, возле маленького фонтана, толпились кающиеся. Истерзанные спины и унылые лица придавали им необыкновенно жалкий вид. Они внушили Даде еще больше сострадания, чем те напуганные люди, которых она видела вчера у храма Исиды.

Ей захотелось вернуться обратно, но Папиас тащил девушку вперед. Войдя через высокую дверь в саму церковь, она с облегчением перевела дух и почувствовала себя особенно хорошо. Здесь было немного молельщиков; приятная прохлада и мягкий полусвет действовали живительным образом на истомленное тело.

Тонкий запах ладана и тихое пение молящихся расположили душу девушки к невольному благоговению, а когда они сели на одну из скамеек, то ей показалось, что здесь она вполне ограждена от всякой опасности.

Церковь Св. Марка походила на мирный уголок, и, по мнению Дады, во всей Александрии едва ли было другое место, где бы человек мог так спокойно отдохнуть, как здесь.

Некоторое время, забыв все на свете, она наслаждалась прохладой, миром, благовонием ладана и пением, как вдруг ее заинтересовал разговор двух женщин, сидевших поблизости на церковной скамейке.

Одна из них, с ребенком на руках, прошептала другой:

— Почему ты сидишь здесь вместе с некрещеными, Анна, и что делается у тебя дома?

— Я не могу долго оставаться в церкви, — отвечала другая, — и мне решительно все равно, где сидеть. Отсюда, по крайней мере, можно выйти, не мешая другим. Врач сказал, что сегодня наступит кризис, и мне ужасно захотелось помолиться.

— Вот и прекрасно; оставайся здесь, а я пойду к вам в дом и присмотрю за ребенком. Мой муж подождет меня немного.

— Благодарю за готовность услужить; за моим мальчиком ухаживает Катерина, и я вполне могу на нее положиться.

— Тогда давай хоть помолимся вместе за милого крошку!

Дада не пропустила ни единого слова из разговора двух матерей. Женщина, пришедшая в церковь просить у Бога облегчения своему страждущему ребенку, отличалась особенно приятным лицом. Видя, как обе христианки склонили головы и, скрестив руки, неподвижно сидели с опущенными глазами, она сказала сама себе: «Теперь они молятся за больного мальчика». При этом девушка невольно последовала их примеру и тихонько прошептала: «Бессмертные боги или Ты, христианский Бог, повелевающий жизнью и смертью, исцели маленького сына этой бедной женщины. Когда я опять вернусь к своим, то принесу тебе в жертву сладкое кушанье или петуха, потому что ягненок стоит очень дорого».

При этом молоденькой язычнице казалось, что ей внимает какой-то добрый дух, и она с непонятным удовольствием несколько раз повторила свою молитву.

Между тем к ее скамейке подошел жалкий слепец. Он тихонько опустился на колени; у его ног легла собака, служившая ему поводырем. Она была привязана на веревочку, и никто не думал гнать ее из храма. Старик громко и благоговейно вторил псалму, который начали петь другие; хотя голос его утратил свою звучность, но исполнение было безупречным. Даде очень понравилось церковное христианское пение. Правда, она понимала только наполовину текст псалма, но ей удалось тотчас уловить его простую мелодию.

Маленький Папиас пел вместе с другими, и девушка присоединилась к ним сначала робко и едва слышно, потом все смелее, пока, наконец, ее серебристый голос не зазвенел на всю церковь.