Серапис

— Ты вполне можешь позволить себе такую роскошь, — со смехом сказала Герза, показывая мужу блестящую золотую монету. — Это мы получили сегодня, и если все пойдет, как следует… Жена Карниса запнулась, кивая головой на занавеску, за которой спали обе девушки, и продолжала, понизив голос: — Разумеется, если Агния не сыграет с нами какой-нибудь злой шутки.

— Как так? Почему? — удивился Карнис. — Девушка добра, а я буду…

С этими словами старик хотел направиться в заднее отделение комнаты.

— Нет, нет, — сказала Герза, удерживая его. — Агния еще не знает, в чем дело. Ей предстоит вместе с Горго…

— Ну?

— Они обе должны петь в святилище Исиды.

Карнис побледнел, перейдя из области радужных мечтаний в сферу жалкой действительности.

— В храме Исиды? Агния? — растерянно повторял он. — Ей предстоит петь перед народом, а она и не знает об этом?

— Нет, отец, — отвечал Орфей.

— Нет? Тогда, конечно… Христианка Агния в храме Исиды, и это здесь, где епископ Феофил разрушает до основания святилища, а монахи стараются ему помочь в этих делах! — Дети, дети, как скоро лопаются блестящие и радужные мыльные пузыри! Знаете ли вы, что вам угрожает? Если черные мухи 7 пронюхают об этом и дело получит огласку, то, клянусь великим Аполлоном, нам лучше было б отдаться прямо в лапы морских разбойников, а не спастись от них бегством! Но между тем, если бы я знал, как Агния…

— Пение Горго вызвало у нее слезы, — с живостью перебила мужа Герза. — Несмотря на свою обычную молчаливость, Агния сказала, возвращаясь домой: хорошо было бы научиться петь, как эта счастливая девушка!

Карнис снова выпрямился и просиял.

— Я узнаю мою Агнию! — воскликнул он с воодушевлением. — Да, да, она тоже любит божественное искусство! Она, наверное, примет предложение Горго и будет петь вместе с ней. Нам необходимо уговорить Агнию, хотя мы здесь рискуем головой. Но подумайте сами, что нам, в сущности, терять? Жизнь без радости не стоит ничего. Вам давно известно, каким приличным состоянием располагал я в прежние годы. Оно было без сожаления принесено в жертву искусству, и разбогатей я вторично, непременно поступил бы опять таким же образом, став нищим ради дорогих мне интересов. Искусство было и остается для нас неизменной святыней: мы не в силах равнодушно видеть, как его преследуют и стараются уничтожить. Его терпят теперь только при условии, чтобы этот незаменимый дар богов таился в потемках, избегал света, как саламандра, летучая мышь и ночная сова. Пусть нам грозит смерть, по крайней мере, мы умрем вместе с ним и за него. На закате дней я жажду в последний раз насладиться настоящим артистическим пением и музыкой, а потом… Дети, дети! Мы не созданы для вот такого бедного, мрачного существования. Пока среди людей жили музы, на земле цвела неувядаемая весна. Теперь их обрекли на смерть, и на нас повеяло зимним холодом. Листья опадают со всех деревьев, а между тем для щебечущих птичек нужен душистый навес из зеленых ветвей. Вспомните, как часто смерть уже касалась нас своей всевластной рукой? Каждый наш вздох — не более как подарок из милости, прибавка, которую прикидывает ткач к каждому локтю полотна, последняя отсрочка палача осужденному. Жизнь не принадлежит нам более, она стала для нас взятым взаймы кошельком с медяками! Жестокий заимодавец стоит у дверей, и когда он постучится, настанет наш последний час. Давайте же испытаем еще раз истинное художественное наслаждение, а потом заплатим сполна весь капитал и с процентами, если это неизбежно.

— Так не следует быть и так не будет! — решительно прервала Карниса Герза, проводя рукой по глазам. — Если Агния согласится петь без всякого принуждения и по доброй воле, никакой епископ не может нас наказать.

— Не может и не посмеет! — воскликнул старик. — У нас есть на то законы и судьи!

— А дом Горго, — прибавил Орфей, — пользуется большим почетом не только за богатство. Порфирий же человек влиятельный, он возьмет нас под свою защиту. Ты не можешь себе представить, отец, какое участие мы встретили в своих новых покровителях. Спроси мать, она подтвердит тебе мои слова.

— Сегодняшнее происшествие действительно похоже на сказку, — с живостью заметила Герза.

— Перед нашим уходом хозяйка, старушка лет восьмидесяти, отозвала меня в сторону и спросила, где мы остановились. Узнав, что мы приняты в ксенодохиуме вдовы Марии, она с досадой стукнула костылем об пол и спросила: удобно ли наше жилище? Разумеется, я ответила отрицательно и даже добавила, что нам необходимо переселиться в другое место.

— Конечно, конечно! — воскликнул Карнис. — Монахи, расположившиеся здесь на дворе, прибьют нас до смерти, как крыс, если услышат, что мы разучиваем языческие песни.