Серая мышь

Робот неуклюже поворачивается, находит коробку, поднимает ее и несет под восторженный визг Юни. Правда, он вручает коробку не ей, а мне, но эффект от этого не меньший; я передаю коробку внучке, забираю из нее лишь рекламную бумажку, читаю; в ней сказано, что фирма «Томи-Канада» выпускает игрушки, которые осчастливливают технически мыслящих детей.

Омнибот продолжал демонстрировать свое умение; заливалась смехом и восторженно хлопала в ладоши Юнь, радовались, глядя на нее, Тарас, Джулия и Да-нян. Так мы забыли на некоторое время о бедном котенке. Я поднялся к себе в кабинет просмотреть свои записи, вспомнить, что было дальше после того, как немцы забрали у меня из школы прямо с уроков двадцать шестнадцатилетних детей и увезли их на работы в Германию. От воспоминаний о прошлом стало давить сердце, и я, едва переступив порог кабинета, проглотил успокоительную таблетку. Затем плотно закрыл дверь, чтобы не было слышно, как кричит от счастья Юнь, и уселся за стол.

...После того налета немцев дети перестали ходить в школу; родители не пускали даже младших — прошел слух, будто бы будут хватать всех подряд, если не вывозить на работы в Германию, то отправлять в госпитали — брать у детей кровь для немецких раненых. Я поехал в область узнать у начальства, что делать дальше, как поступить в подобном случае. Инспектором школ теперь был мой бывший учитель гимназии, человек высокого национального сознания и гражданского достоинства. Мы любили его, но это не мешало нам бедокурить на его уроках, так как он был слишком добрым человеком.

— Что делать? — спросил я, рассказав ему о случившемся.— Может, обратиться к немецкой администрации? Там ведь есть культурные люди, это одно из положительных качеств немцев. Они-то должны понять, что без образования не может быть культурной нации.

Розовощекое лицо моего бывшего учителя вдруг стало белым; он приподнялся из-за стола, оглянулся на дверь, на окна и, сжав свои полненькие, точно из теста, круглые кулачки, выкрикнул, давясь от злобы:

— Это они-то культурные? Культурные люди прежде всего уважают культуру других народов. А эти попирают ее, на каждом шагу стараются унизить и оскорбить! Да не хотят они, чтобы мы были образованными. Себя считают расой господ, а нас расой рабов. Зачем рабам образование! Достаточно, если они умеют расписаться за похлебку, какой они будут платить нам за работу, и подписать вынесенное обвинение — за что и сколько плетей тебе положено. Не видать нам больше Украины! Она станет немецкой колонией, а нас, украинцев — в рабы или в Сибирь. Я слыхал, что вообще...— Мой бывший учитель запнулся то ли от волнения, то ли не решался произнести при своем бывшем ученике этих слов, наконец выдавил из себя: ...они хотят кастрировать всех славян. Ненавистны немцам восточнославянские племена, испокон веков ненавистны.— Инспектор откинулся на стул, отдышался, открыл ящик стола, достал из него какую-то брошюру в коричневой обложке и резко раскрыл ее.— Вот послушай, что пишет один из самых ярых сторонников расовой теории о так званом «неполноценном человеке», к категории которых он относит все «неарийские» народы. «Недочеловек, на первый взгляд, полностью биологически идентичен человеку, созданному природой, с руками, глазами, ртом, со своеобразным мозгом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекообразными чертами лица, которое в духовном отношении стоит намного ниже животного».

Инспектор закрыл брошюру, бросил ее в ящик стола и вынул пухленький блокнот.

— А вот его же слова, но уже рассуждения о конкретных действиях на захваченных территориях. Слушайте внимательно, тут, кстати, и о культуре: «Живут другие народы в достатке или подыхают от голода,— это интересует меня лишь в той мере, в какой мы чувствуем потребность в рабах для поддержания нашей культуры».

Позже я читал еще более ужасные циничные высказывания нацистских идеологов; многое из практики геноцида я повидал своими глазами, перенес на собственной шкуре. Но в те дни еще не хотелось верить, что в лице Гитлера и немецкой армии мы теряем союзника, думалось, что проявления к нам недостойных союзничества действий — лишь произвол отдельных недальновидных немецких чиновников, что недоразумения между нами, оуновцами, и немецким «новым порядком»— временны и вызваны они трудной войной: лес рубят — щепки летят. Но было оно, конечно, далеко не так.

С этими невеселыми мыслями я возвращался домой, думая, что все образуется, что худшее позади; однако оно только начиналось.