Серая мышь

Вапнярский был прав, я и сам не однажды наблюдал такое. Иногда случались эксцессы и посерьезнее: то бросят петарду на сцену во время выступления литераторов с Украины, то грозятся физической расправой. Однако не редки случаи, когда украинская молодежь пытается познакомиться с участниками ансамбля, приглашает их домой и, позабыв наставления таких, как Вапнярский, не ведет с ними пропагандистских бесед, а просит петь украинские песни, рассказывать о Крае. Они, рожденные в Канаде, имели об Украине очень приблизительное представление; угощали гостей обедом, который обычно длился далеко за полночь, а потом на отцовском авто, с трезубцем на заднем стекле, развозили их по отелям. Мои дети ни в каких эксцессах против украинцев, приезжавших из Края, участия не принимали, домой к себе один или два раза приглашала не артистов, а молодых художников только Джемма. Она звонила и мне, чтобы я пришел, мне очень хотелось пойти, но так и не решился — все казалось, что я там встречу Володю Франько, хотя такого быть не могло — я ведь сам закопал его…

Мою красавицу Калину Богдан Вапнярский не замечал, а вот к Тарасу питал глубочайшую неприязнь, если не сказать больше; тот платил ему тем же, и оба не скрывали своих чувств. Вапнярский приходил ко мне лишь в то время, когда Тараса не было дома, иначе тут же возникали споры и острые стычки. А началось все с того, что однажды Вапнярский упрекнул Тараса: почему тот разговаривает с ним и со мной по-английски? Тарас нередко говорил со мной и по-украински, но разговаривал плохо, с акцентом; он и теперь иногда обращается ко мне по-украински, чтобы сделать мне приятное. А вот при Вапнярском он нарочито, даже если я заговаривал с ним по-украински, отвечал по-английски или по-итальянски. Это бесило Вапнярского. В один из таких моментов он и сказал Тарасу:

— Стыдно породившему тебя отцу, который обращается к тебе на родном языке, отвечать по-английски. Неужели у тебя не нашлось времени, не появилось желания выучить украинский язык? Где, в конце концов, твоя национальная гордость?

— Я наполовину итальянец, — спокойно ответил Тарас, — и почему-то моя мать, итальянка, никогда не упрекает меня в том, что я не разговариваю с ней по-итальянски, а вы постоянно только об этом и твердите. — И вдруг он заговорил сердито, с вызовом: — Есть, между прочим, вещи гораздо важнее языка, от которых зависит и наша работа, и семья, и, простите за громкие слова, судьба всего человечества. А вы своей мышиной возней только путаетесь под ногами у порядочных людей и мешаете им думать. А думать есть над чем: в мире накоплено более пятидесяти тысяч ядерных боеголовок, их взрывная сила равна трем тоннам тротила на каждого, живущего на нашей грешной земле. А вы считаете меня чуть ли не врагом за то, что я плохо знаю язык своего отца. Да неужели вы, культурный и образованный человек, никогда не задумывались над тем, что недалеко то время, когда не будет ни украинского, ни итальянского, ни английского. Кибернетики изобретут нечто новое, вроде морзянки или какого-нибудь высокочастотного писка, как, например, у дельфинов, и этот язык будет понятен каждому не только на нашей планете, но и во всей вселенной. Так что надо не болтать, а работать, развивать технику, познавать вселенную!

Мне даже стало дурно от этих слов Тараса, я не слыхал, что говорил ему в ответ Вапнярский, о чем они спорили. Я не слушал их, а лишь с ужасом думал: «Неужели то, о чем говорил Тарас, может когда-нибудь произойти»? И всему этому готов способствовать мой родной сын! Исчезнет слово, исчезнет поэзия, исчезнет все, к чему тысячелетиями шел человек? Кажется, еще совсем недавно мой Тарас декламировал дорогие для меня строчки: «Реве та стогне Днепр широкий…» И эти слова исчезнут? Вместо них будет радиопопискивание «пи-пи-пи» да мертвенное световое мерцание, как световые рекламы мерцают на улицах Торонто. Да нет же, не может такого быть! Никогда ничего подобного не произойдет, пока будет жить и править миром человек, иначе он перестанет быть человеком. И я рассмеялся, дико, истерично. Вапнярский и Тарас умолкли и с удивлением смотрели на меня.

— Папа, что с тобой? — озабоченно спросил Тарас.

— Ничего, — ответил весело я, — просто меня до безумия рассмешил ваш нелепый спор.

В комнату вошла Джулия.

— Джули, у нас есть в доме виски? — поинтересовался я. — Нам с Богданом захотелось выпить.

— Есть. Это очень хорошо, когда мужчинам в вашем возрасте иногда хочется выпить. Значит, вы здоровы, — ответила Джулия.

У нее на все свои взгляды. А вот Лукерья прячет от Вапнярского спиртное; правда, она не знает, что Вапнярский тоже прячет от нее выпивку.

Мы поднялись ко мне. Прежде чем Джулия принесла нам виски, Вапнярский достал из портфеля свою бутылку, два пластмассовых стаканчика, пакетик сушеного картофеля и дрожащей рукой разлил спиртное.

— После таких разговоров хочется напиться, — сказал он. — У тебя, непьющего, вижу, тоже появилось такое желание.

— Подожди, Джулия сейчас принесет содовой.