Серая мышь

Бывал я и в Гай-парке. В то время чуть ли не весь этот район заселяла украинская диаспора; бывало, идешь по улочкам, примыкающим к парку, и в каждом третьем окне видишь наклеенные на стекло картонные трезубцы. Здесь же я встретил и Юрка Дзяйло, он обитал тоже в этом районе, купил себе одноэтажный домик, похожий на старинный комод, какие были когда-то у нас в Ковеле в каждой мало-мальски зажиточной семье; у домика дворик с гаражом и крохотными ухоженными грядками с зеленью, посреди дворика фонтанчик с лебедем, неестественно вытянувшим вверх длинную шею; из его клюва со следами ржавчины, похожими на запекшуюся кровь, била струйка воды, когда хозяин был дома и хотел увлажнить воздух своего именьица. Но в те дни, когда я подходил к его дворику, Юрка Дзяйло не было дома; он ездил в Штаты для улаживания своих финансовых дел, и не с кем-нибудь, а с самим Петром Стахом, — наверняка, делили трофеи, добытые еще на Волыни, иначе откуда бы взяться у Дзяйло таким деньгам? Я несколько раз наведывался к Юрку, никто не знал, когда он вернется, даже Вапнярский. А тут вдруг иду по аллее и вижу: стоит у раскрытой дверцы совершенно новенького «форда» Юрко Дзяйло и кого-то высматривает. И не я его узнал, а он меня окликнул обрадованно:

— Улас!

Я сразу не понял, кто меня мог так назвать, недоуменно вглядывался, человек этот поначалу показался мне незнакомым, и только рассмотрев повнимательнее, стал постепенно узнавать его. Как он изменился за каких-нибудь три года, что мы не виделись! Вместо пышной, как барашковая шапка, шевелюры на оголившемся темени кучерявился реденький клок сухих ломких волос; лицо стало одутловатым, точно распухло от комариных укусов, и цвет его был уже не постоянно розовым, каким я привык его видеть, а серым с желтоватыми пятнами; да и в весе он сдал: костюм висел на нем, галстук от легкого ветерка, выгнувшись, залег в провал живота, обтянутого шелковой рубашкой. Мы обнялись. Юрко растроганно заморгал.

— Сейчас бы по чарке за встречу по нашему домашнему обычаю, — сказал он хрипловатым голосом, — но я уже больше года не пью. Зарок дал. Не себе, богу дал. Я теперь ближе к святой церкви, чем к суетному миру, плохо мне бывает после выпивки, что-то точит изнутри… — Он по-стариковски пожевал губами и добавил с неприсущей ему скорбью и смиренностью в голосе: — Все это за грехи наши, пан бог все видит и ничего не прощает. — А через несколько мгновений уже смотрел на меня совсем иным, казалось, прежним, вызывающе молодецким взглядом и ожившим голосом предложил: — А тебя могу угостить на славу, чем только хочешь — «Смирновской», «Московской», шотландским виски, французским коньяком. — Он захлопнул дверцу «форда» и, схватив меня под руку, повел в парковый ресторанчик, усадил на веранде и стал заказывать выпивку и закуску.

— Поесть — я с удовольствием а от напитков воздержусь, ты же, Юрко, знаешь, что я до них не очень, а сам тем более пить не стану.

Юрко заказал пиво, кока-колу и много вкусной еды — весь стол был заставлен тарелками. Я все пытался начать с ним разговор о своих, но каждый раз он меня прерывал одними и теми же словами:

— Сначала поешь. Разговоры потом.

И я ел, потому что был очень голоден. А Юрко лишь поковырял в своей тарелке вилкой и отложил ее в сторону.

— Уже обедал? — спросил я.

— И не завтракал еще, только чашечку чая. Не идет мне еда, плохо после нее временами, вот как сегодня. А иногда ничего. Врачи говорят — печень. Не верю я им, они умеют только доллары грабастать!

Наконец заговорили о моих. Юрко, конечно, знал, что, прежде всего, я и буду расспрашивать о них, и поэтому наверняка все время, пока я пожирал угощение, обдумывал свой ответ. Я уверен: знал он гораздо больше, чем сказал мне, но понял это уже после, а тогда я был бы счастлив и от малейших сведений о Гале и сыне, лишь бы сведения те были хорошими.

Едва я спросил о них, как Юрко нервно вынул из кармана пиджака плоскую коробочку, высыпал на широкую, слегка подрагивающую ладонь горсть таблеток, выбрал несколько из них и бросил в рот. Запивая кока-колой, полузакрыл глаза, то ли раздумывал над ответом, то ли прислушивался — что-то не давало ему покоя; но вот его щеки заалели.

— Там, в Видне, во время бомбежки твои не погибли, — сказал Юрко. После тех таблеток из голоса его исчезла хрипота, он стал четким и уверенным. — Галю контузило. Она отлеживалась у моих родичей, у которых и жила. Когда приходила в себя, все пыталась говорить о какой-то церкви и о тебе, но ходить она еще не могла, была очень слаба, и слова выговаривала неразборчиво. — Юрко замолчал на какое-то мгновенье, будто опять вспоминал.

— Откуда это тебе известно? — нетерпеливо спросил я.

— Отец рассказывал. Я видел его после возвращения.

— Он вернулся?