Курбская не танцевала. Она сидела рядом с хозяйкой дома, и та смотрела на нее с обожанием. Женщины перебрасывались веселыми фразами, игнорируя французский язык. Ирина Михайловна кормила парной телятиной большого черного ворона, который, словно сокол у ловчего, сидел на ее перчатке. Большое блюдо с кусочками мяса держал стоявший рядом с княгиней старый лакей.
— Мазур-рку! Мазур-рку! — вдруг заорал ворон.
Курбская благосклонно улыбнулась, а хозяйка дома, забыв светский этикет, захлопала в ладоши от восторга.
Ирина Михайловна снова отказала кавалерам в ангажементе. Мне — четвертому. Я расстроился и ушел в голубую гостиную. Там совсем уже одуревший от шампанского Ванька рассказывал барону Геккерну историю про кобылу, портрет и репьи. Барон натянуто улыбался. Я оттащил Ваньку от посланника и сдал его с рук на руки разобиженному штабс-капитану Зернину, который тут же напоил Ваньку до зеленых чертей. Приказав лакею грузить барина в сани, мы со штабс-капитаном вернулись в залу, рассуждая о масонских ложах, Ванькиной выходке и привидениях.
В зале творилось необычное. Музыканты уже не играли, а, свесившись с антресолей, глазели, как лакеи, возглавляемые затянутым в кожаную куртку усатым юношей, расставляли вдоль стены странные ящики. Юноша в куртке пощелкал разноцветными костяшками на одном из ящиков, почтительно поклонился Ирине Михайловне и сказал ей на неизвестном мне языке:
— Аккумулятор в ажуре, валяй, пой, Иришка!
Княгиня осторожно пересадила ворона на подлокотник, взяла у слуги испанскую гитару, пробежалась по струнам длинными пальцами, запела:
Неожиданно лакеи задули свечи, и зал на мгновение погрузился во тьму. Потом в одном из ящиков неуловимой саламандрой заплясал переменчивый свет, желтый, зеленый, синий, и, из ниоткуда, со всех сторон, послышалась тихая мелодия, подхватившая мотив гитары и еле перекрывавшая общий вздох. С антресолей уронили скрипку.
Когда я глядел на княгиню, утонувшую в этом безумстве музыки и красок, я чувствовал себя вождем дикой орды, внезапно плененным красотой прелестной невольницы. Урусова казалась рядом с ней провинциальной барышней и не стеснялась этого. Такой я ее не видел.
— Каббала! — произнес рядом штабс-капитан.
Княгиня улыбнулась нам и, склонив набок красивую голову, начала новую песню:
И снова всех закабалила песня. Когда кончилась и она, Зернин тронул меня за плечо:
— Смотри, Жорж появился! Но эта, кажется, орешек не для него!
Жорж вошел в залу стремительным шагом, почти вбежал, и, машинально кивая знакомым, направился к княгине.
— Вот уже месяц он безуспешно добивается ее благосклонности. Влип Жорж!
Жорж поклонился и рухнул перед Ириной Михайловной на колено. Он был бледен, как никогда, глаза безумно блестели. Дрожащими руками он выхватил из-за пазухи шкатулку и протянул княгине. Она молча приняла дар и, с вороном на плече, удалилась из залы в комнатку, в которую лакеи только что унесли таинственные музыкальные ящики. Молодой человек в кожаной куртке почтительно открыл перед нею двери и захлопнул их перед Жоржем.
— Дур-рак ты, пар-рень! — отчетливо сказали из-за двери.
Жорж рванулся внутрь. Створки распахнулись, и все увидели, что комната пуста, только у порога лежит испанская гитара.
Убитые чудом гости тихо разошлись.
Утром мне сообщили, что Жорж Дантес взят под стражу за растрату ста тысяч казенных денег.
Иришка пела, склонившись к грифу гитары. Вовка стоял рядом и смотрел на нее тяжелым взглядом. Ему было странно, почему жена, вернувшись из XIX столетия, не говоря ему ни слова, сразу села и стала петь.
— Слушай, — не выдержал Вовка. — Ты там так и ходила с таким декольтищем?
— Ах, мон шер, ты еще не видел моего платья из синей парчи! — беспечно ответила княгиня Курбская.
— Да перестань же ты наконец! — взмолился Вовка. — Выкладывай, что и как!
Сэр Эдгар, сочувствуя хозяину, тоже заорал: «Выкр-радывай!!!» — и немузыкально закаркал, пытаясь перекрыть Иришкино пение. Каркнув напоследок, он приготовился слушать. Ведь и ему не были известны все тонкости произошедших с ними событий.