Читаем Серафим Ежиков полностью

Серафим Ежиков

– Ну да, так вот видите… (я ровно ничего не видел и только смутно догадывался, что из города выжил Ежикова голод)… выехали мы, и вдруг буря эта… Знаете ли, у Кольцова есть… – как-то необычайно просияв, неожиданно воскликнул он и задыхающимся голосом продекламировал (голос его при напряжении оказался каким-то нервно звенящим и как будто надтреснутым):

Выходи ж ты, туча,С темною грозоюОбойми свет белый,Закрой темнотою…Молодец удалыйСоловьем засвищет,Без пути, без светаСвою долю сыщет…

После этого для меня неожиданного порыва Серафим Николаич тотчас же смутился и низко нагнулся над стаканом, но не утерпел и, улыбнувшись детски-востор-женной улыбкой, снова заговорил:

– Не правда ли, сила какая?.. Тут, знаете ли, есть что-то… Ужасно гордое что-то есть!.. И главное – могущественное… О, это главное!.. Видите ли, это не Байрон… Там немудрено, знаете: он на уровне многих знаний стоял… Там, видите ли, стон какой-то, озлобление этакое… А тут такое… такое непосредственное… и свежее… Чувство тут, а не сплин… Конечно, не сплин!.. Я, знаете ли, о чем… здесь ведь народ вносил и… и это очень важно… Не правда ли?.. Именно, именно весь народ, а не философия… не… не… ну, да не Система Натуры^{1} и не Руссо… Видите ли, я много думал…

Но что думал Ежиков, осталось на этот раз мне неизвестным, ибо он как-то взглянул на меня и окончательно переконфузился: я смотрел на него во все глаза, недоумевая, где бы слышать сельскому учителю о Руссо и о Системе Натуры.

С этого момента Серафим Николаич как будто спохватился и ушел в свою скорлупу. Получая неохотные и очень неопределенные ответы на все мои выспрашивания, я понял, наконец, что стесняю гостя, а потому без дальних промедлений предложил ему спать. Спать он с охотой согласился, но при укладывании опять изъявил себя церемонным человеком, ибо долго отказывался от подушек и одеяла и долго уверял, что подушку ему заменит пальто (все еще мокрое), а вместо одеяла он «легко удовольствуется пиджачком…»

Наконец мы улеглись – только что пробило три часа. Вьюга по-прежнему мела, и гудела, и завывала в трубу.

Наутро, когда я проснулся, до меня прежде всего донесся опять-таки шум вьюги. Погода не утихла. Из окон, полузалепленных снегом, лился скудный, сумрачный свет.

Я взглянул на диван, где спал Ежиков – его там не было. В печке с веселым треском горели дрова; в комнате было свежо и легко. На столе уже кипел самовар. На дворе громоздились сугробы и непроницаемым саваном кружилась метель.

Не успел я одеться, как услышал из передней голос Ежикова:

– А? Право, как бы-нибудь… Я думаю, можно бы… Право, Архип Лукич…

– Не мудри, – кратко отозвался угрюмый Архипов голос.

– Помилуй же, как это можно: приехали и будем объедать… Ты пойми, Лукич, нельзя же так!.. Ворвались и будем проживаться!..

– Не мудри, сделай милость.

– Ах, какой ты, Лукич… Я, право, не знаю… У меня, знаешь… как бы тебе объяснить… У меня… ведь не успел я в управу, знаешь…

– Успеть-то ты успел!

– Как же успел… Что ты, Лукич!

– Успеть-то ты успел, – невозмутимо повторил Архип, – а рохля ты, вот что я тебе скажу…

– Чудак ты!.. Ах, какой ты чудак!.. Ты видел: успели которые получили…

– Ты в управу ходил? – уже с сердцем спросил Архип.

– Ну, ходил…

– Секлетаря видел?

– Ну что же – видел…

– Секлетарь просил с тебя три целковых?

– Ах, Лукич…

– Нет, ты мне скажи: просил?

– Ну, просил…

– Просил! – передразнил Архип и с пренебрежением добавил: – Ну, рохля ты после этого и есть!

– Ах, как ты не можешь понять!.. Пойми – нельзя так… Нельзя, и я не мог… Ты какой-то чудной, Архип Лукич… Как же это так взятку… Это подло ведь… Это ужасно подло, и я тебе сколько раз говорил…

– Ну ладно, ладно – завел канитель… – снисходительно перебил Ежикова Архип.

Они помолчали немного.

– Так как, Лукич, право, ехать бы нам, а? – опять заговорил Ежиков.

– Чудак ты, паря, погляжу я… Ты глянь за окно-то, видел?

– Несет немного…

– «Несет»? Эх ты!.. Ты посмотри-ка-сь, избу-то видно ихнюю?..

– Что ж, что избу… По ветру бы как…

Архип помедлил ответом и, помедлив, вдруг воззвал, возвышая голос:

– Миколаич!

– Что?

– Ты в тепле?

– Ну?