В тот день Донал Грант впервые не нашёл своего «пичугу» на обычном месте. Придя домой и услышав рассказ об утренних происшествиях, он сразу понял, кто именно управлялся всё это время и на кухне, и на конюшне, и на лугу, хотя даже ему казалось невероятным, что у малыша доставало сил на всё то, что он выполнял с таким небывалым рвением и искусством. Только теперь, потеряв своего маленького друга, Донал начал понимать, какой это был удивительный человечек и скольким он ему обязан. До сих пор он самонадеянно воображал, что покровительствует и помогает бедному оборванцу. На самом деле этот оборванец оказывал бесценную услугу ему самому. Ибо теперь Донал видел, что благодаря малышу у него в голове значительно прибавилось знаний, ведь ему удалось тщательно и внимательно прочитать несколько книг и заметно пополнить свой запас эвклидовых формул и теорем. Донал вспоминал и размышлял, и постепенно в нём ожило то чувство, которое он испытал, впервые увидев маленького бродягу. Нет, малыш явно был не от мира сего!
Но даже тогда Донал ещё не осознал то лучшее, что сделал для него Гибби. Он не знал, что своей кротостью, доверчивостью, любовью, готовностью служить и абсолютным бескорыстием Гибби посеял в его душе семена чего–то гораздо лучшего, гораздо более глубокого, чем просто знания. С другой стороны, каждый день разделяя с ним свой обед, Донал тоже сделал для Гибби больше, чем подозревал сам, хотя на поверку его покровительство обернулось совсем не таким односторонним, каким казалось. Ведь, скорее, это не Донал делился с Гибби своей едой, а Гибби угощал Донала честно заработанным обедом.
Глава 22
Убежище
На гору Глашгар спустился прелестный субботний вечер. Цветы, тут и там проглядывавшие сквозь траву возле маленького крестьянского домика, сложенного из пластов дёрна, нежились под лучами жаркого солнца, склонившегося к западу, и наполняли воздух тонким ароматом. Вереск ещё не расцвёл полностью, деревьев вокруг не было, но повсюду виднелось множество камней, больших и поменьше, и шумливый ручей огибал небольшое поле с ростками овса, участок с посаженной картошкой и две или три грядки с капустой, окаймлённые по краям крупными маргаритками, первоцветами и садовой гвоздикой. Цветы находились под опекой самой Джанет, а её муж ухаживал за овсом и картошкой. Роберт присматривал за овцами, принадлежавшими арендатору главной фермы Глашруаха, и в награду за свои труды имел жильё и немного земли, большую часть которой он сам отвоевал у неласкового скалистого взгорья. Кроме того, в месяц ему причиталось несколько мешков муки, которые добирались до его домика по частям: сначала зерно с фермы отвозили на мельницу, а уж потом кто–нибудь относил муку старикам. Если им почему–то не хватало недельного запаса, мельник всегда готов был послать им немного своей муки, а потом, когда с фермы присылали зерно, отсыпал себе ровно столько, сколько надо (или даже чуть меньше).
Роберт и Джанет ни в чём не нуждались, хотя денег у них не было вовсе, разве только дети иногда приносили родителям часть своего скромного заработка. Но этих нескольких монет вполне хватало, чтобы восполнить любую их нужду, и они вовсе не считали свою долю жалкой или несчастной. Конечно, зимой на горе становилось очень холодно, а они оба страдали ревматизмом. Но зато у них не было долгов, они ничего не боялись, преданно любили друг друга и сильно надеялись (в основном, надеялась Джанет) на то, что их ожидало по ту сторону смерти. Что же касается ревматизма, то, по словам Джанет, он был нужен для того, чтобы научить их терпению, потому что никаких других печалей и невзгод у них просто не было.