Сэр Гибби

Однажды вечером, когда чудный августовский день, сияющий величавой красотой полнокровного лета, уже клонился к закату, из внезапно собравшихся туч вдруг начал накрапывать дождик. На следующий день склоны и утёсы Глашгара то радужно сияли под солнечными бликами, то скрывались под серой пеленой настоящего ливня, с силой хлеставшего о камни под мощными порывами северного ветра. Гибби даже не смог бы сказать, сколько раз за день он успел промокнуть до нитки, а потом опять обсохнуть под выглянувшим солнцем. Правда, на нём было так мало одежды, что и промокнуть и высохнуть было делом одной минуты, и он ничуть не возражал против этих неожиданных капризов. Ветер и дождь пронизывали его ледяным холодом, но от этого он только радостнее встречал выходящее солнце, всем свои существом вбирая в себя тепло его лучей.

К полудню солнца уже почти не было видно, а ливень и ветер заметно усилились. Наконец, солнце бессильно сдалось и совсем скрылось из виду, ветер превратился в ураган, а дождь нарастал с таким упорством, как будто хотел захватить себе всё свободное пространство. Казалось, вся гора превратилась в великанью ступку, а ветер вообразил себя гигантским пестиком и с неистовой силой накидывался на дождь, бесплодно пытаясь сокрушить его под своими ударами. Гибби отвёл своих овец в надёжное укрытие чуть ниже по горе, где они были хорошо спрятаны от ветра за отвесной скалой и огорожены крупными валунами от напора воды. Старожилы говорили, что сюда не добирался ещё ни один потоп. Затем Гибби побежал домой, рассказал Роберту, куда он увёл овец, поужинал и в рано надвигающихся сумерках отправился в путь, чтобы поскорее взобраться на вершину. Приближалась могучая буря, и Гибби слышал её голос, зовущий его на единоборство.

Когда он добрался до самого верха, было уже почти темно, но Гибби знал уступы Глашгара так же хорошо, как глиняный пол родительского домика. Изо всех сил сопротивляясь свирепым порывам ветра, он вскарабкался–таки на самый гребень горы, как вдруг внезапно полыхнувший из тучи огонь превратил небеса в дымящееся жерло громадной печи, из которого тут же извергся страшный грохот трескучего грома, выплюнувшего без передышки сразу несколько разрядов. Гора тряслась от неистовых ударов ветра, но сама гроза, казалось, израсходовала все свои припасы на первую и единственную вспышку, и тут же сошла на нет. Ветер и дождь не кончались, и Гибби слышал, что кромешная тьма всё больше и больше наполняется шумом ревущей воды, яростно колотящейся об отвесные скалы. Всю ночь всё новые и новые потоки извергались с небес на землю. Они слетали с далёких прозрачных высот, с грохотом обрушивались на твердокаменные склоны и тут же, с негодованием обнаружив, что их изгнали из родного дома, начинали злобно бесчинствовать, круша всё на своём пути. Их шум и грохот казался Гибби несвязной, нестройной музыкой. Он знал, что вода непременно поднимается каждую весну и каждую осень, и радостно приветствовал наводнения, посещавшие долину в назначенное время. Спуститься назад к дому, пробираясь в темноте сквозь бурлящую воду, было нелегко, но Гибби не испытывал ни страха, ни спешки и потому спускался ловко и осторожно, ощупывая скалы руками и ногами там, где глаза уже не могли ничего различить. Когда он добрался, наконец, до своей кровати, то долго не мог заснуть, а всё лежал и слушал, как ветер бушует со всех сторон маленького домика, а стремительные потоки с шумом несутся вниз мимо его стен. Ему казалось, что он лежит на самом дне глубокой реки и его со всех сторон обнимают дивные воды, струящиеся с небес к земным долинам.

Когда он всё–таки заснул, то увидел во сне реку воды жизни, изливающуюся из–под Божьего престола. К ней подходили люди, черпали воду, делали первый глоток, и каждый из них тут же понимал, что он един с Отцом и всеми Его детьми по всей бесконечной вселенной.