Сэр Евгений

Лёг на кровать, но возбуждение после схватки не дало сразу заснуть. Я думал, что только что убил двух человек и обрёк на муки ещё одного. Я изменился, да и как можно остаться прежним, когда вокруг люди, не задумываясь и не терзаясь сомнениями, режут друг другу глотки. При этом они нередко бывают счастливы, вытирая свой клинок об одежду убитого ими человека. Некоторое время я ещё пытался определить критерии, которых нужно держаться, чтобы не превратиться в чудовище, но в конце концов заснул.

Джеффри разбудил меня на рассвете. Я поднялся с кровати, умылся, но завтракать не стал. Когда телохранитель попытался мне рассказать, что нашёл в тайнике Леграна, раздражённо отмахнулся от него, как от мухи.

Казнь человека, которую я вчера задумал, сейчас уже не выглядела правым делом.

Всё! Хватит об этом! Приговорил так приговорил! Тот, кто хотел отправить нас на тот свет, должен быть наказан!

Я вышел во двор. Судя по глазам братьев и Хью, они уже знали от Джеффри, что произошло, и я не увидел в них осуждения. Наоборот!

Лю, подойдя, коротко поклонился и сказал:

— Наш милостивый господин! Мы благодарны вам от всей души! Наши жизни…

— Не надо, Лю. Хочу думать, что в подобном случае вы сделали бы то же самое для меня. Джеффри! Давай закончим с этим и поедем!

Связанный проводник стоял на коленях между Хью и Чжаном. Услышав мои последние слова, Гуго словно проснулся и резко поднял голову. Его лицо было перекошено от страха.

— Милостивый и добрый господин! Простите меня, молю! Я не знал, что делал! Это всё Легран! Этот подлый и низкий человек…

— Начали! — рявкнул я, перекрывая голос проводника.

Тот забился в руках Хью, пытаясь вырваться, и так истошно вопил, что сорвал голос и стал хрипеть. На помощь арбалетчику пришли Ляо и Чжан. Но даже им втроём пришлось поднапрячься, чтобы подтащить предателя к двери гостиницы. Там его ждал Джеффри.

— Жить! А-а-а! Я хочу жить! Молю! А-а-а-а! Жить!

Чжан склонился над ним и молниеносно ткнул пальцем в разные точки тела француза. Тот перестал извиваться, замерев в нелепой позе. Джеффри, не теряя времени, кинжалом разжал ему зубы и ухватил язык щипцами, которые нашёл в хозяйстве Леграна. Затем предателя поставили на ноги и прижали язык к дверной доске. Джеффри вопросительно посмотрел на меня. Я вздохнул и произнёс:

— Гуго, твой лживый язык завёл нас в западню, и поэтому он должен быть наказан. Ты же, наш добрый проводник Гуго Марешаль, останешься жив. Оцени моё благородство!

Эти фразы я придумал заранее. Ещё вчера они казались мне отличной речью-приговором, но теперь я не был в этом уверен. Не успел сказать последнее слово, как язык проводника был пронзён большим гвоздём с восьмиугольной шляпкой, который Джеффри пятью ударами молотка вбил в дверь. Некоторое время китайцы поддерживали Марешаля, а потом я дал команду развязать ему руки и отойти. Он тут же заскрёб ногтями по доскам двери в поисках того, за что можно ухватиться.

Я отвернулся, подошёл к лошади и вскочил в седло.

— Вперёд!

Мы ехали целый день и только к вечеру добрались до постоялого двора под названием «Серебряный кубок». Здесь у коновязи стояли восемь лошадей. Тут же на пороге появился хозяин. Вслед за ним вышел рыцарь. Золотая цепь в сочетании с золотыми шпорами, мечом и кинжалом на поясе выдавали его происхождение. Впрочем, хватало и мошенников, старавшихся сойти за дворянина. Когда подобных типов изобличали, то постепенно начинали шинковать, а отрезанные куски скармливали псам. Причём весьма старались, чтобы обманщик как можно дольше наблюдал за процессом поедания его плоти собаками. Но этот человек был явно голубых кровей. Ему тоже было интересно: кто это приехал?

Мне не хотелось ни вызова на поединок, ни массовой драки. И дело было не в страхе — я не желал терять людей просто из-за чьего-то гонора.

Но всё обошлось. Рыцари оказались из ордена госпитальеров. Они ехали на родину из Литвы, где служили вместе с тевтонскими рыцарями под началом магистра Мариенбергской обители. Их было двое, остальные оказались простыми солдатами. Шевалье Гастон д’Арманэль и Анри де Коркоран. Они кое-что поведали о себе. Когда их рассказ коснулся Руси, у меня отчего-то заколотилось сердце. Похоже, я даже разволновался, а затем засыпал их вопросами о тамошней жизни. Затем, как и положено, разговор перешёл на дам, а ещё после пары стаканов вина — на поэзию. Выпили уже достаточно, и только этим можно объяснить то, что я попросил Анри де Коркорана спеть — когда узнал, что тот музицирует и сам сочиняет песни. Француз взял что-то типа лютни и начал играть и петь. Сначала известные баллады, а затем песни собственного сочинения. Я никогда не сочинял песен, но умел брать аккорды на гитаре. Когда мне предложили что-нибудь спеть, я исполнил песню Владимира Высоцкого «Про любовь в Средние века».

Сто сарацинов я убил во славу ей,
Прекрасной даме посвятил я сто смертей,
Но наш король, лукавый сир,
Затеял рыцарский турнир…