Сепаратист

Марк, которого я начал спрашивать первым, сначала делал вид, что вообще не понимает, о чем речь. Приказ был прикрывать, если нас заметят, а что делать, если попадем в плен, я, дескать, не распоряжался. К тому же он боялся задеть своих — расстояние внушительное, мало ли. В общем, действовали строго по приказу, а тех ребят, которые рвались как-то помочь он сам остановил, потому что нечего вопреки приказу действовать. Позиция откровенно слабая, и посыпалась сразу, как только я слегка надавил. Да он, в общем, и не запирался особо. Оказывается, меня не стали прикрывать потому что я слишком жесток, пренебрежительно отношусь к мнению подчиненных, и вообще недостоин быть командиром — на эту роль гораздо лучше подходит сам Марк.

— За то время, что мы ходим под твоим командованием, мы уже изничтожили кучу народа, — язвительно пояснял подчиненный. — Косим людишек, как будто они трава сорная. Ты ни разу не попытался договориться как-то, перетянуть на свою сторону. Всегда лучше всех знаешь, что делать — и в результате у нас уже руки по локоть в крови. И своих, и чужих, хотя будем честными — в этой бойне у нас чужих нет. И от того, с какой готовностью ты этим занимаешься, меня просто выворачивает. Тебе рано становиться командиром, — увещевал меня Марк. — Ты слишком озлоблен и слишком молод. Умение стрелять, удачливость, и наличие рядом цепной псицы, готовой в любой момент убивать людей не делает тебя хорошим лейтенантом. И ты сам это прекрасно понимаешь. Да, я не позволил ребятам тебе помочь. Тебе было полезно попасть в плен и немного подумать — например о том, как правильно отдавать приказы. Вспомнить, что ты, вообще-то в отряде не один, есть и другие люди, со своими мыслями и предложениями, которые вполне могут оказаться дельными. Со своими чувствами, в конце концов. Более опытные, пожившие люди, имеющие больший опыт управления.

Тут я не выдержал и рассмеялся. Марк явно говорил о себе. Про опыт управления. Дело в том, что в прошлой жизни, до того, как стать солдатом повстанческой армии, Марк был учителем. Наставлял юные умы в тривиальной[16] школе, для детей от семи до двенадцати лет. И, похоже, был свято уверен, что его богатейший опыт подтирания детских носов ставит его значительно выше, чем все окружающие и делает более квалифицированным боевым командиром. Смех получился недобрый — проняло всех, даже Марк, кажется, спохватился, что наговорил лишнего. Уж каких усилий мне стоило не убить его на месте, я и передать не могу. Я его не тронул, и даже бить не стал, хотя соблазн был просто непреодолим. Злоба душила настолько, что даже говорить толком не получалось.

— Я, может, плохой командир, — выдавил я. — Но никогда не бросил бы ни одного из вас во время боя. Даже если бы был уверен, что он поступил неправильно. Что ж, мне все ясно, дальнейших объяснений не требуется. В Римском легионе за твои слова ты был бы казнен.

Марк вскинулся, глаза загорелись — он явно хотел указать, что только этого и ждал от такого тирана, как я. Однако не успел — я зажал ему рот и сдавил щеки пальцами, попутно еще и впечатав затылком в борт грузовика. Каюсь, не удержался.

— Да-да, в легионе ты был бы казнен, — глядя ему в глаза сказал я. — Но у нас не легион, да и вообще не регулярная армия. Поэтому ты сейчас сдаешь оружие, и больше из машины не выходишь до Памплоны. И заклинаю, не раскрывай больше рот, я боюсь, что не смогу удержаться. Ты жив только потому, что сам не понимаешь, что чуть не сотворил, прекраснодушный идиот.

— Что касается остальных, — я обвел глазами парней. — Вас, вроде бы осуждать и вовсе не за что. Только, прошу, думайте, в следующий раз, когда всяких умников слушаете. А то вас так однажды кто-нибудь на мужеложство уговорит, и вы согласитесь — потому что умные же вещи рассказывает человек.

Глава 16

Мы торопились. У меня не проходило ощущение, что мы опаздываем, и как бы сильно я не гнал локомобиль, оно только нарастало. А потом, когда Кера в своей лаконичной манере буркнула «Впереди стреляют», все резко оборвалось. Почему-то показалось, что все, не успел — и дальше можно уже не торопиться. Все уже решено, и пытаться что-то менять просто поздно. Я чувствовал себя крысой, которую запустили в лабиринт: как ни изворачивайся, как ни виляй, дорожка все равно одна, и результат в конце известен заранее для всех, кроме этой крысы. Апатия и полное отсутствие желания выяснять, кто это стреляет, и в кого — вот что я чувствовал.

Я был за рулем, но после слов Керы даже не притормозил. Какой смысл? Ее слух гораздо чувствительнее, значит до места перестрелки еще слишком далеко. Только примерно милю спустя, я тоже услышал винтовочный треск. Остановил машину, стукнул в заднюю стенку кабины, дождался, когда распахнется окошко и в кабине появится любопытная физиономия Ремуса.

— Скажи ребятам, чтобы выгружались и разошлись по сторонам. Готовьтесь к бою. Кера встает к пулемету, ты подаешь патроны. Давай, за дело.