Сентиментальный потоп

В четверг Николай сел в поезд, в пятницу утром был дома, на родине, вечером он с коробкой конфет «Ассорти» пошел к Тоне. Она сказала: «Господи! Каким ветром?» И была в лакированных лодочках, югославском шерстяном костюме, а на голове у нее была воздвигнута резко вверх прическа, от которой Тоня казалась слегка непропорциональной. Но это по первому взгляду. Уже по второму он видел другую Тоню, а по третьему – так и вовсе не сомневался ни в ком и ни в чем.

В субботу сестра – она работала в загсе – их расписала. В субботу же Тоня сказала своему начальству, что она в гробу видела Доску почета со своим портретом, потому что личная жизнь дороже любой славы, пусть и районного масштаба.

В воскресенье вечером они уехали, сдав в багаж восемьдесят четыре килограмма Тониного приданого. Ковер машинной работы, копию картины «Утро стрелецкой казни», швейную машинку «Зингер» и набор болгарских кастрюль.

Дылда сделала им «приветствие» в стиле карате, и молодые легли спать. Возникло маленькое недоразумение по поводу выбора стороны на широкой кровати. Но Николай скрепя сердце уступил Тоне и лег туда, где спала покойница, испытывая при этом двойное чувство: желание получить благодарность за свою мягкость, сговорчивость и уступчивость и обиду, что с первой же минуты с ним вроде и не очень считаются.

Тоня тоже в первую брачную ночь была переполнена разным. Во-первых, она тоже хотела благодарности – за свою девственность. Смешно по нашим временам, но куда денешься, если правда? И ей было обидно, что из-за какого-то края кровати… И не привык, мол, на том боку, и для будильника именно тут место… Уступить уступил, но и базлать побазлал. И это в первую брачную ночь!

Так и повелось. Каждый из них считал, что сделал для другого больше и заслуживает благодарности.

…Я пошла за него, вдовца, пошла на ребенка, а что, мне было плохо висеть на Доске почета? Я принесла ему девственность, потому что я не какая-нибудь там… Я могу только по закону. А что, ухажеров не было? Да навалом! Я ему уют в квартире, чистоту… Как у него все было загажено!

Каждый день, с утра до вечера, она ждала, что ей будут благодарны и ее женский и человеческий подвиг будет оценен по заслугам.

Но дылда ела, забывая сказать спасибо. Николай же на третий или четвертый день лег на свое привычное место, сказав:

– У меня от спанья на левом боку желудок не работает.

От этой его грубости (а как еще можно расценить такое заявление?) у Тони просто сердце зашлось.

А Николай не мог понять, чего это она ходит с поджатыми губами? Женившись на Тоне, он чувствовал себя как человек, вернувший старый, почти безнадежный долг. Вернув его, он хотел как минимум уважения…

В ожидании благодарности друг от друга они и начали свою совместную жизнь. А ее, благодарности, не было. И росла, росла, каменела обида.

– Я тебя в Москву привез! – говорил он будто между прочим.

– А что твоя Москва? Грязь и хамство, – отвечала она.

– Ну, знаешь… За прописку деньги берут… Мне одна украинка миллион предлагала…

– Чего ж не взял?

– Вот к тебе поехал…

– Жалеешь? Да?

– Да не об этом речь… Просто ты понимай…

Но жизнь была цепью непонимания. Глупого, идиотского, случайного… Оба ведь хорошие люди, слава богу, как говорится, что нашлись… И осознать это вроде не штука, а вот же…

Шла у них жизнь не в той скорости, не в той мелодии, все как в кривом зеркале, маленькое казалось большим, большое же сжималось и кукожилось.

…А тут еще в полную мощь музыка из магнитофона камикадзе. Рваные ритмы рвут тоненькие паутиночки проклевывающихся старых мелодий. Только вспомнится…

– …Помнишь, как под нами мосток обломился?

– Ты же такой вахлак… Навалился, перила и хрустнули.

Оба тихо смеются, но врубается на всю мощь магнитофон с колонками, под него какие воспоминания?

– …Неудобная у тебя кровать. Я совсем не сплю.

– А у меня изжога от твоих голубцов.

– Не мои – магазинные.

– Магазинные? Ну, ты даешь! Чего ж это мы едим магазинные? Капусты, что ли, нет? Или там – начинки?

– Три дня нигде нет капусты.

– Странно…

– Не веришь, что ли?

– Странно, я говорю…

Тошно им было обоим. От неумения сблизиться, понять друг друга. И пришла мысль, что совершили они оба ошибку. Стал он задерживаться с приятелями, то в пивную зайдет, то в стекляшку.

– Девушкой сохранилась, – объяснял он своему дружку, – это я ценю…

– Ха! Может, никто на нее не зарился? Уцененный товар?..

И уже сомнения обуревают Николая. А может, так и было? И уже виделась она ему не симпатичной, милой женщиной, какой была на самом деле, а уродиной, с вытянутой головой, с большими руками и ногами. И делалось ему жаль себя, мужчину, у которого были такие возможности – монголки, женщины из Прибалтики, хоть и с дефектом речи, платежеспособные украинки. И слеза набегала ему на глаза, и держал он ее в реснице не смахивая, потому что так было жальче самого себя.

Тоня подружилась с соседкой, той самой, у которой кот сожрал печенку. Соседка жаловалась на шум из их квартиры и говорила, что надо быть святой, чтобы жить с дылдой-камикадзе.