Сентименталь

Он продолжал смотреть на меня сурово и властно. И мне показалось, что ему надо рассказать кому-то. Что он ждет моего обещания, чтобы — простите, вновь моя гордыня — исповедаться. Клаус фон Дирк не любил церковь, хотя она дает возможность рассказать тайны, которые отягощают нашу совесть. А у моего господина такой возможности не было.

— Клянусь, — сказал я, поколебавшись лишь мгновение. — Клянусь нашим счастьем с Агнетт, что я буду молчать.

— Спасибо тебе, Ганс, — улыбка Клауса фон Дирка — вымученная и жалкая — лишний раз доказывала, как же он устал.

* * *

«В то утро, Ганс, как ты понимаешь, я встал очень рано. Я, признаюсь, и не ложился в полном смысле этого слова. Легкая полудрема в кресле не может называться полноценным сном. Меня распирало от ощущения тайны, которая должна прийти в мой дом. Тайны, которая сама стремится в руки того, кто слывет за ними большим охотником.

Услышав, как ты ушел, я спустился вниз и позавтракал. Мне не очень этого хотелось, но разум зависит от плоти. Этот урок ты преподал мне в свое время, и я за него весьма благодарен.

Но после того как с трапезой было покончено, начались долгие часы ожидания. О, как я ненавидел время в тот момент и как сожалел, что не могу подчинить его своим желаниям. Оно тянулось столь медленно, что я едва не сошел с ума, сгорая от нетерпения. Все раздражало, и даже Хасим Руфди превратился в моем сознании в отвратительнейшего человека, который мучает меня подобным образом.

Однако после полудня он соизволил явиться. В одиночестве. Поминутно оглядываясь, словно опасаясь погони или слежки, наш знакомый скользнул в дом и только тогда позволил себе перевести дух. Я сразу понял, что дело нечисто.

— Простите, если заставил вас ждать, — произнес он поклонившись.

— Право, не стоит. Я только недавно встал, — ответил я.

Моя ложь, Ганс, была необходима. Учитывая, с какими предосторожностями пробирался ко мне Хасим, можно было сделать вывод, что тайна, принесенная им, весьма опасна. Потому выказывать любопытство не стоило. Покажи людям, что их слова ничуть тебя не интересуют, и они сразу же начнут доказывать их правдивость и правоту. Этот прием стар, как наш мир, и он, к счастью, продолжает работать. Потому что едва мне стоило заикнуться о том, что я нисколько не скучал, как купец посмотрел на меня укоризненно.

— Поражаюсь вашему хладнокровию, — заметил он. — Пройдем?

— Разумеется.

Я кивнул и повел нашего гостя в лабораторию. Как ты помнишь, в ней нет окон, а вентиляция выведена столь причудливым образом, что подсмотреть или подслушать нас было практически невозможно.

— Я принес ее, — сгорая от возбуждения, сказал Хасим Руфди. — Принес книгу, которую вы хотели!

— Дайте! — закричал я, разом сбросив маску невозмутимости. Я действительно не мог удержаться.