Сентябрь в Алустосе

– Эй, официант, сто "Финляндии" с лимоном и бутер с семгой! – крикнул он, махнув рукой. В отличие от Розалии парень совершенно не выглядел захмелевшим.

– Вот и сходили, блин, покатать шары, – шипел он, залпом проглотив водку и крупными кусками поедая бутерброд. – И чего ей в голову взбрело? А я теперь еще и виноват буду.

– Да, дети мои, – вернулся за столик Наум, – первый выход в свет внучки великого мариниста прошел блестяще… Алустос – город небольшой, и, если я приду в суд и объявлю, что представляю интересы мадам Степновой, меня поднимут на смех даже фикусы в горшках.

Теперь адвокат был очень мрачен. Поглаживая тонкие усики, он потягивал через соломинку коктейль и за пять минут проглотил три куска пиццы.

Заорал телефон Ярослава. Коротко переговорив, парень снова выругался и уныло потрусил в ту сторону, куда увели Розалию и ее оппонентку.

– Пойду, что ли, звездану, – Наум встал. – Да-а… Как бы сказать, чтобы не оскорбить дамский слух? Дело-то, похоже, полная жэ.

Первый шар ушел вбок, не сбив ни одной кегли.

– Ну, ежа тебе налево! – отчаянно выругался Гершвин и второй шар, видимо от злости, запулил так, что кегли разлетелись веером. Видно было, что с таким же удовольствием он бы запустил этим шаром в Розалию и попал бы так же метко.

К дорожке подошла Лиля, а из-за столиков вынырнул Ярослав и тронул Наума за рукав:

– Наум Моисеевич… Тут дело по вашей части. Вы бы вмешались. А то они там совсем с цепи сорвались, чуть ли не "хулиганку" девчонкам шьют…

– Я еще только с бабскими драками не разбирался! – запыхтел от злости Наум, отбросив соломинку и залпом выдув последний глоток коктейля из бокала. Развернувшись, адвокат шумно затопал к административному крылу, сопя и сжимая кулаки и напоминая тяжелый боевой линкор, готовый разнести в крошево все, что попадется ему на пути.

– Да… Мало не покажется никому, – прокомментировала Лиля. – Когда Наум так заводится, даже я его побаиваюсь.

– А что? – сварливо спросил Ярослав. – Это его работа – интересы клиента защищать! Чего он так духарится? Допить-доиграть не дали? Так его задаром никто работать не заставляет…

– А сколько вы платите Науму Моисеевичу? – спросил Морской, подвинувшись, чтобы пропустить к стойке Веронику.

Парень замешкался с ответом. Да и перед Витькой-Святошей хорохориться расхотелось.

– Ну… По таксе, наверное, – промямлил "Лоренцо".

– В договоре должен быть оговорен гонорар, – Виктор неторопливо наколол на двузубую вилочку два кусочка нежно-розовой бастурмы. – Разве вы не читали договор, готовясь его подписать?

– А мы еще не подписывали договор, – у Ярослава покраснели уши, и он заерзал на стуле, как провинившийся школьник перед строгим директором школы.

– Ну, вот, когда подпишете, тогда и будете вправе требовать, чтобы адвокат всегда был на подхвате, – припечатал Морской. – И то надо не забывать отдельно оговорить форс-мажорные ситуации, которые оплачиваются по другой таксе. За фиксированный гонорар адвокат вовсе не обязан из постели или из ванны выскакивать и, как Архимед, в первозданном виде на каждый ваш чих мчаться!

Ярослав захлопал глазами, а Морской неспешно встал и отошел к стойке, чтобы выбрать шары для броска.

– Умный, б…! – пробубнил под нос Ярослав.

– Что-что? – обернулась Вероника, пробираясь к своему стулу и прихватив по дороге кусок пиццы.

– Это я так, сам себе, – стушевался "Лоренцо".

В зале уже все вернулось на круги своя. О скандальной сцене уже забыли.

Придвигая стул поближе к столу, чтобы не уронить кусочек ветчины с подмякшей серединки пиццы, Ника задела ножкой что-то маленькое, звякнувшее. Наклонившись, она увидела лежащую под столом серебристую плоскую фляжку – как раз возле места Розалии. И Орлова предположила, что во фляжке отнюдь не зеленый чай или минеральная вода. Теперь понятно, почему Розалия так стремительно и некрасиво захмелела.

– Это, по-моему, принадлежит вашей спутнице, – Ника подняла фляжку и под столом передала Ярославу. Внутри что-то булькнуло. – Лучше приберите, а то еще пропадет. Дорогая, наверное, вещь…

– Спасибо, – парень убрал фляжку во внутренний карман своего пижонского пиджака, висящего на спинке стула и отошел, чтобы бросить шары.

Наум и Розалия вернулись нескоро. Притихшая и почти трезвая Гельсингфорская какое-то время скромно сидела на своем месте, шары бросала без энтузиазма и пиво больше не заказывала. Наум наоборот был мрачнее тучи и шары бросал ожесточенно, как гранаты на поле боя.

Выйдя с Никой покурить, он сказал: