Сент-Женевьев-де-Буа

Похоже было, что этой ночью, вернее в последние предрассветные часы первой ночи нового одна тысяча девятьсот семнадцатого года Ирэн фон Паллен приходила в себя дважды Напиток, предложенный Рысевым оказал на нее действие немедленное и удивительное — она стремительно провалилась в совершенное забытье, которое не было сном, потому что спала она всегда очень чутко, посыпаясь от малейшего не то что бы шума, а простого колебания воздуха, вызванного, к примеру, легко порхнувшей у раскрытого окна тончайшей кисейной занавеской Теперь же она оказалась отгороженной от внешнего мира, наполненного все усиливающимся шумом за дверью: громкими криками и смехом, звоном посуды и шумом падающих предметов, такой плотной и непроницаемой пеленой забвения, что казалось он перестал существовать для нее вовсе. Но и внутренний ее мир, оживающий более обычного как раз в часы ее тревожного сна, теперь был безмолвен и темен, скованный вязкой паутиной странного зелья. Она не видела снов, душа ее не ощущала каких-то неведомых призывов и не парила над миром, покинув холодное тело, как это часто бывало с ней, особенно если засыпала после долгих часов лихорадочного бодрствования под действием наркотика.

Очнувшись от этого забвения первый раз, словно вынырнув из холодных глубин темного лесного омута, она не сразу ощутила себя собою, и некоторое в время лежа в кромешной прохладной тьме приходила в себя, ощущая сначала свое тело и медленно возвращая себе умение им управлять, а уж потом осознав и вспомнив, правда сквозь какую-то странную пелену, кто она, что такое, зачем и почему окружает ее Она обнаружила себя совершенно нагою, лежащей в широкой прохладной постели, убранной мягким приятно обтекающим тело скользящим шелком Комната, в которой она находилась скрывалась во тьме, не было даже ночника у кровати, но почему-то она показалась ей велика, не в пример той предыдущей, где приняла она из рук Рысева старинный кубок со странным питьем. Где-то здесь к тому же непременно было открыто окно, оттого воздух был свеж и наполнен сырой прохладой петербургской ночи Ирэн осторожно пошевелила руками и ногами, отчего прохладные шелка тут же пришли в движение и обласкали, легко скользя, ее тело Оно послушно подчинилось ей, но было, в то же время, каким-то чужим, пустым, остывшим и безумно усталым, словно возвращенным ей только что кем-то, кто долго и настойчиво пользовал его на свой лад " Он овладел мною конечно, но зачем же так? — вяло, без возмущения и даже обиды, подумала Ирэн Она была скорее раздосадована, потому что к близости с Рысевым была готова и ожидала от нее чего-то столь же необычного и потрясающего для нее как то, что было в его словах, обращенных к ней накануне Однако и досада ее была такой же вялой и апатичной, как и все прочие чувства и ощущения Она пыталась встать и отыскать какой ни будь светильник, чтобы оглядеться, но почему-то не сделала этого. Потом хотела поразмыслить о случившемся и попытаться что-нибудь вспомнить, но и на это не нашла в себе сил Легкая дымка, которой все это время был подернуто ее сознание сгустилась, и Ирэн снова, и не заметно для себя погрузилась, как в теплую, расслабляющую, до краев наполненную благоухающей водой огромную ванну, в глубокое вязкое забытье На этот раз однако оно не было столь темным и безмолвным как сначала.