Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа

Она происходила из Вяземских, была дочерью князя Леонида Дмитриевича Вяземского и княгини Марии Ивановны Вяземской (урожденной графини Левашовой) и приходилась старшей сестрой князю Владимиру Леонидовичу Вяземскому. Выйдя замуж за князя Иллариона Сергеевича Васильчикова (бывшего в Литве губернским предводителем дворянства, а потом и членом Государственной думы IV созыва от Литвы), она родила в браке двух сыновей и трех дочерей (все как есть были красавицы). Средняя из них, Татьяна, была замужем за князем Меттернихом. Очень хороша собой была старшая, Ирина, однако по-настоящему прославилась во всем мире младшая дочь княгини Лидии Леонидовны княжна Мария Васильчикова (по-семейному Мисси). В 1932 году (после Франции) семья поселилась в Каунасе, там юная Мисси начинала свою трудовую жизнь – секретаршей в британском посольстве. А летом 1939 года, когда Мисси была на летнем отдыхе в Германии, грянула мировая война. Возвращаться в советскую Литву было нельзя, князья были «классовые враги», а эмигранты были «белые», и Мисси (со своими пятью европейскими языками и секретарским опытом) устроилась на работу в Берлине – сперва на радио, а потом в Отдел информации германского МИД. Там Мисси близко сошлась с группой молодых аристократов, как и она, ненавидевших нацизм и безумного Гитлера, с теми, кто участвовал позднее в «Заговоре 20 июля 1944 года» и неудавшемся покушении на фюрера. Они доверяли ей во всем, их удивляли ясность ее ума, бесстрашие, непостижимая «надмирность» и «наднациональность» в нынешнем одуревшем от политики и националистических комплексов мире. Ее мидовский начальник Адам фон Тротт (позднее повешенный Гитлером) написал как-то жене об этой своей русской сотруднице: «В ней есть что-то от благородной жар-птицы из легенд, что-то такое, что так и не удается до конца связать… что-то свободное, позволяющее ей парить высоко-высоко над всем и вся. Конечно, это отдает трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным…»

У Мисси было ощущение уникальности того, что с ней происходит, того, что творится вокруг, а может, дело было в тревоге и беспокойстве – так или иначе, она день за днем писала дневник… Она пережила бомбардировки Берлина и Вены, разгром антигитлеровского заговора, казнь друзей – пережила все и сохранила свой дневник. Она расшифровала его и перепечатала на машинке после войны, а в конце семидесятых годов, ослабев от болезни и чувствуя приближение смерти, она по совету брата и друзей стала готовить его для публикации. Она закончила работу за две недели до смерти. Ее написанный по-английски дневник о жизни в Берлине и Вене с 1940 по 1945 год потряс читателей. Он был издан на дюжине языков и стал бестселлером… Там была рассказана незаурядная, страшная история: жизнь среди бомб и смертей, Апокалипсис конца войны – в Берлине и в Вене, в двух шагах от германской верхушки… И главное – рассказчица, эта Мисси Васильчикова, она была незаурядной личностью. А для человека из нынешней России и вовсе существом незнакомым.

Здесь нашли свой последний приют выдающийся русский писатель Иван Бунин и его жена. В 1920 году Бунин эмигрировал во Францию. Ему было 50, он был полон сил и новых надежд…

Мисси ненавидела сатану Гитлера, но политика ее мало занимала. Тем удивительнее ее рассказ о поведении ее матушки (Maman) в июльской дневниковой записи 1943 года: «Maman всегда была ярой антикоммунисткой, и это неудивительно, если вспомнить, что у нее два брата погибли в самом начале революции. Она придерживалась этой неколебимой позиции двадцать лет, и дело дошло до того, что даже Гитлер виделся ей в благоприятном свете, согласно принципу «враги моего врага – мои друзья»… в сентябре 1941 года она еще надеялась, что немецкое вторжение в Россию приведет к массовому народному восстанию против коммунистической системы: после чего с немцами, в свою очередь, разделается возрожденная Россия. Так как она не жила подолгу в Германии, ее нелегко было убедить, что Гитлер не меньший злодей, чем Сталин. Мы же с Татьяной… были свидетелями гнусного сговора между Гитлером и Сталиным, имевшего целью уничтожить Польшу, и мы из первых рук знали о немецких зверствах в этой стране… Но по мере того, как становилось известно о тупой жестокости германской политики на оккупированных территориях СССР и все больше становилось жертв, и там, и в лагерях русских военнопленных, любовь Maman к своей стране, усугубленная ее скрытой прежней германофобией, восходящей к тем годам, когда она была медсестрой на фронтах Первой мировой войны, – эта любовь взяла верх над ее бескомпромиссными антисоветскими убеждениями, и она решила принять посильное участие в облегчении страданий своих соотечественников, и в первую очередь русских военнопленных.