Сент Ив

Для вящей убедительности я протянул руку. В темноте она коснулась руки Флоры. Наши трепетные пальцы сомкнулись. Прошло пять, десять блаженных секунд. В этой душной тишине кровь в наших жилах, казалось, пела в едином ритме: «Люблю, люблю тебя!»

— Мусью Сент-Ив, — раздался наконец размеренный голос. (Флора вырвала свою руку из моей.) — Насколько я могу разобраться в ваших делах — ежели в этой путанице вообще можно разобраться, в чем я сильно сомневаюсь, — я как будто только что оказала вам услугу, и притом уже вторую.

— Услугу эту, сударыня, я не забуду до самой смерти.

— Будем надеяться. Но только благоволите и сами не забываться.

Мы проехали еще мили полторы-две в полном молчании, и тут миссис Гилкрист с треском опустила окошко и высунула в ночь голову в круглом чепце.

— Руби!

Кучер натянул поводья.

— Здесь джентльмен выйдет.

Это было очень мудро, ибо мы приближались к «Лебяжьему гнезду». Я поднялся.

— Миссис Гилкрист, у вас доброе сердце, а женщины умнее я никогда еще не встречал.

— Хм, — только и услышал я в ответ.

Выходя из кареты, я оборотился, чтобы в последний раз пожать руку Флоре, и нога моя запуталась в чемто мягком, что потянулось за мною и выпало на дорогу. Я нагнулся, поднял это, и тут дверца с треском захлопнулась.

— Сударыня… ваша шаль!

Но кони взяли в галоп, меня обдало грязью, и я так и остался стоять на холодной пустынной дороге.

Я не сводил глаз с удалявшихся красных фонариков кареты, а когда они с последний раз подмигнули и исчезли, вновь послышался стук колес, и на дороге со стороны Эдинбурга замерцали две пары больших желтых фонарей. Я едва успел метнуться вбок, перескочить через какой-то забор на размокший под дождем луг и притаиться, скрючившись, причем в моих бальных туфлях хлюпала вода, как тотчас мимо вскачь промчались два наемных экипажа, в косых струях дождя мелькнули их огни, кучера бешено нахлестывали лошадей.

ГЛАВА XXXII ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПЯТНИЦУ УТРОМ ГОРДИЕВ УЗЕЛ РАЗРУБЛЕН

Я вытащил часы. Слабый луч луны, едва заметный отсвет, упал на циферблат. Четырнадцать минут второго!

«Второй час ночи, темно и пасмурно!»

Мне вспомнился зычный голос ночного сторожа: вот так же выкликал он в ночь нашего побега из Замка, и это эхом отозвавшееся воспоминание, казалось, отметило последний час одного бесконечно долгого рокового дня моей жизни. И в самом деле, с той далекой ночи стрелки словно описали полный круг и вернулись к исходной точке. Я пережил зарю, встретил день, я грелся в лучах людского уважения и вновь — игрушка в руках судьбы — очутился в ночном мраке, в зловещей тени проклятого Замка, все так же преследуемый законом, а надежды на спасение стало еще меньше, и мне негде было приклонить голову — разве что укрыть ее яркой узорной шалью миссис Гилкрист. И я подумал, что за долгий, долгий день этот я столько странствовал, подвергался стольким опасностям, — и все лишь для того, чтобы сменить горчично-желтую одежду арестанта на узорную шаль и фрак, который никак не вязался ни с шалью, ни со здешним климатом. Веселый задор, овладевший мною на балу, воинственный дух, трепет прощального прикосновения руки Флоры — все погасло. С моря наползал туман, и я почувствовал себя белкою в колесе, ибо все усилия мои оказались тщетны. Да, то был час безрадостных раздумий.

Вернее сказать, не один, а семь безрадостных часов, — ведь Флора должна была прийти только в восемь, да и то, если ей удастся обмануть двойной кордон соглядатаев. А куда податься и что делать до восьми? В город идти нельзя. По соседству — ни одной знакомой души, правда, где-то поблизости «Привал охотников». Но даже если я его найду (хотя в таком тумане это будет нелегко), могу ли я рассчитывать на теплый прием, когда подниму хозяина с постели и он увидит, что весь мой багаж состоит из шерстяной узорной шали? Еще, чего доброго, подумает, что я ее украл! Ведь я нес ее вниз по лестнице прямо на глазах у сыщиков, а узор этот ни с каким другим не спутаешь, и уж, верно, во всей округе второй такой шали не сыщется, ее, конечно, все знают, изображенную на ней орифламму, которая развевается над натюрмортом из разных молочных продуктов и солодовых напитков, трактирщик, разумеется, тот же час узнает и ничего хорошего обо мне не подумает. Такую шаль никак не посчитаешь частью моего туалета, и она уж никак не может сойти за дар любви. Правда, под этим кровом собираются подчас всевозможные сумасброды — взять, к примеру. Шестифутовых верзил. Но какой это охотник появится среди ночи в жабо и жилете, расшитом незабудками? Кроме того, за «Привалом охотников», возможно, следят. Да следить станут и за всеми остальными домами в округе.