Сент-Ив

– Я беру всех вас в свидетели, – слышите ли вы меня? – я беру всех вас в свидетели того, что признаю своим наследником и представителем моего рода вот этого молодого человека, которого большинство из вас видит впервые. Он – виконт Анн де Сент-Ив, мой внучатый племянник по младшей линии. Я беру вас всех в свидетели того, что я лишаю наследства вот этого хорошо известного вам джентльмена, виконта Алена де Сент-Ива, что я отказываюсь от него, поступая таким образом благодаря уважительным причинам. Мне следует еще объяснить, почему я побеспокоил вас всех в такое необычное время и, можно сказать, подверг вас неприятности, так как вы еще не успели окончить вашего ужина, когда я вас созвал. Виконт Ален стал угрожать, что будет оспаривать мое завещание, и утверждал, будто в вашей уважаемой среде найдутся лица, которые под присягой скажут все, что ему будет угодно внушить им. Поэтому я желаю лишить его этой возможности и закрыть уста его фальшивых свидетелей. Я от души благодарю вас за вашу любезность и имею честь пожелать вам доброго вечера.

Слуги, все еще пораженные услышанным, толпой вышли из комнаты больного; одни из них кланялись, другие ерошили свои волосы, третьи шаркали ногами, словом, каждый действовал согласно степени важности своего положения. В это время я украдкой взглянул на моего двоюродного брата. Он перенес уничтожающее публичное оскорбление, не изменив ни позы, ни выражения лица, и я не мог не почувствовать восхищения при взгляде на него. Еще большего уважения был достоин он, когда все до единого слуги вышли, и в комнате графа остались только мы с ним и адвокат; Ален сделал шаг к кровати дяди, поклонился и обратился к человеку, осудившему его на разорение, с такими словами:

– Граф, вам было угодно обойтись со мною так, как вы обошлись, и моя благодарность к вам, а также ваше болезненное состояние не позволяют мне судить ваш поступок. Мне только необходимо напомнить вам, насколько продолжительно было то время, в течение которого меня приучали считать себя вашим наследником. Находясь в этом положении, я считал, что не делаю ничего бесчестного, позволяя себе жить довольно широко. Если вы теперь оставите меня с одним шиллингом в награду за мою двадцатилетнюю службу, я окажусь не только нищим, но и несостоятельным должником.

Не знаю, под влиянием ли усталости или благодаря хитрым внушениям ненависти, но дядя снова закрыл глаза и даже не поднял век.

– Без единого шиллинга, – только проговорил он в ответ и улыбнулся слабой улыбкой, которая сейчас же исчезла с его лица, снова ставшего непроницаемой маской, хранившей следы лет, хитрости и усталости. Ошибиться было невозможно: дядя наслаждался положением вещей так, как он редко наслаждался чем-нибудь за последнюю четверть столетия. В его слабом теле еле теплился жизненный огонек, но ненависть, точно нечто бессмертное, оставалась в нем твердой и непреклонной.

Тем не менее мой двоюродный брат продолжал:

– Я говорю при невыгодных условиях: мой заместитель остается в комнате, выказывая этим более благоразумия, нежели деликатности.

Говоря это, Ален бросил на меня взгляд, который иссушил бы крепкий дуб.

Я очень хотел уйти, и Ромэн тоже выказал полную готовность способствовать моему уходу. Но дядя оставался непреклонным. Тем же тихим тоном и не открывая глаз, он попросил меня не двигаться с места.

– Хорошо, – сказал Ален, – значит, мне будет невозможно напомнить вам о тех двадцати годах, которые прошли над нашими головами в Англии, и о тех услугах, которые я оказал вам. Это было бы нестерпимо. Ваше сиятельство знает меня слишком хорошо, чтобы предположить, что я унижусь до такой степени. Я перестану защищаться – это угодно вашему сиятельству. Я не знаю, какие проступки совершал я, мне известно только мое наказание, и оно так велико, что я теряю мужество при мысли о нем. Дядя, умоляю вас, сжальтесь, простите меня, не осуждайте меня на пожизненное заключение в долговой тюрьме, не превращайте в нищего должника.

– Chat et vieux, pardonnez[19], – произнес граф цитату из Лафонтена; затем, взглянув на Алена своими бледно-голубыми широко раскрытыми глазами, он сказал с некоторым пафосом: – La jeunesse se flatte et croit tout obtenir; la vieillesse est impitoyable[20].

Лицо Алена побагровело. Он обернулся ко мне и к Ромэну, и его глаза запылали.

– Теперь ваша очередь, – сказал он, – по крайней мере, в тюрьме будут два виконта!

– Нет, мистер Ален, с вашего позволения, – произнес Ромэн, – придется принять во внимание несколько формальностей.

Но Ален уже бросился к двери.

– Погодите одно мгновение, – крикнул Ромэн. – Вспомните ваш собственный совет не презирать противника.

Ален обернулся.

– Если я не презираю, то ненавижу вас, – крикнул он, отдаваясь чувству злобы. – Знайте это вы оба.

– Вы, кажется, грозите виконту Анну? – сказал адвокат. – Знаете, я не делал бы этого на вашем месте. Боюсь, очень боюсь, что, если вы станете поступать так, как задумали, мне придется принять относительно вас крайние меры.