Сент-Ив

– Pardonnez moi, monsieur le commandant, mais c'est pour monsieur[10], – заметил полковник. – Monsieur еще не слышал этого, и он был так добр, что заинтересовался моей историей, – прибавил старик. Однако вскоре бедняк потерял нить своего рассказа и, наконец, проговорил: – Que, que j'ai? Je m'embrouille![11], – потом произнес: – Surfit: s'm'a la donne, ei Berthe en e'tait bien contenté!..[12]. – Слова эти поразили меня: мне почудилось, будто упал занавес, будто захлопнулись двери склепа.

Очень скоро после того полковник заснул тихим, словно детским сном, который перешел в смертельный сон. Я обвивал рукой его тело и не заметил ничего, только видел, что он немного вытянулся. Таким-то милостивым образом смерть прекратила эту несчастную жизнь. Когда фургон остановился для вечернего отдыха, мы с майором в первый раз заметили, что везли с собою бедный прах. В ту же ночь мы украли в поле лопату (кажется, это было близ Босворта) и, отойдя немного подальше от дороги в молодую дубовую рощу, при свете фонаря Кинга погребли старого солдата империи; на его похоронах не было недостатка ни в молитвах, ни в слезах.

Если бы мы ничего не знали о небе, нам было бы необходимо придумать себе его. В нашей земной жизни слишком много горького! Майора я давно простил. Он отнес печальную весть дочери бедного полковника и, как мне говорили, очень хорошо выполнил эту задачу; да, впрочем, никто не мог бы передать ей грустного известия без слез! Срок его пребывания в чистилище не будет длинен, и так как я не мог очень хвалить его поведения в этой жизни, то и решил не называть его имени в моем рассказе. Фамилии полковника я тоже не упоминаю из-за нарушенного им слова. Requiescat!

Глава XV Приключение с клерком адвоката

Я уже упоминал о нашем обыкновении закусывать в различных неважных придорожных гостиницах, известных Кингу. Это было делом довольно опасным, мы ежедневно рисковали, чтобы насытиться, и из-за куска хлеба клали голову в львиную пасть. Иногда, чтобы уменьшить риск, мы выходили из фургона раньше, нежели кто-либо мог заметить нас из харчевни, расходились и появлялись в комнате поодиночке, давая различные приказания каждый за себя, точно совершенно ничем не связанные между собой путники. Подобным же образом мы и уходили обратно, а затем собирались подле фургона, который ждал нас в заранее условленном месте, приблизительно в полумиле от харчевни. И полковник, и майор знали по нескольку английских слов. Боже, что это было за произношение! Однако они могли заказывать себе ломтики свиного сала, суп и требовать расчет. Правду говоря, деревенские хозяева гостиниц и их прислуга не трудились (да вряд ли даже и были в состоянии) относиться критически к говору моих спутников.

Около девяти или десяти часов вечера голод и холод заставили нас зайти в шинок, стоявший на Бедфордширской равнине, недалеко от самого Бедфорда. В кухне мы увидели высокого, худощавого человека лет, вероятно, сорока, в черной одежде. Он сидел на скамейке у огня и курил длиннейшую трубку из тех, которые англичане называют «ярд глины». Его шляпа и парик висели подле него на дверной ручке. На его голове, гладкой как ком свиного сала, не росло ни одного волоска. В лице этой характерной фигуры проглядывали хитрость, наблюдательность и недоверчивость. По-видимому, он считал себя выше остальных посетителей шинка и старался придать себе вид светского человека, попавшего в стадо простых, неотесанных людей; впрочем, он действительно имел полное право держаться таким образом, будучи, как я впоследствии узнал, клерком адвоката. Я взял на себя самую неблагодарную роль – пришел последним; в то мгновение, когда я очутился в шинке, майор уже сидел за боковым столиком и ужинал. Мне показалось, что в кухне только что происходил общий разговор, и я почувствовал, что в воздухе носилась опасность. Майор казался взволнованным; клерк смотрел на него с торжествующим видом; несколько крестьян в блузах, сидевших (изображая хор) подле огня, забыли о своих трубках, и те погасли.

– Доброго вам вечера, сэр, – сказал мне клерк.

– И вам тоже, – ответил я.

– Мне кажется, он подходит нам, – сказал клерк, подмигнув крестьянам.

Как только я заказал себе кушанье, клерк снова обратился ко мне, спросив:

– Куда вы направляетесь?

– Сэр, – ответил я, – я не из тех людей, которые говорят о своих делах или о том, куда они идут.

– Хороший ответ и превосходное правило, – заметил мой собеседник. – Вы говорите по-французски?

– Нет, сэр, – проговорил я. – Вот испанский язык мне немного знаком.

– Однако, может быть, вам случалось слышать французский акцент?

– О, да, – произнес я. – Мне кажется, я на десятом слове узнаю по акценту француза.

– Ну, так вам предстоит здесь подобная задача, – сказал он. – Сам я ничуть не сомневаюсь, но некоторые из сидящих в комнате не желают мне верить. Сами знаете – недостаток образования! Решаюсь сказать, что без благодеяний просвещения человек не может ни двигаться, ни слышать, ни видеть.