Сенсимилья

Наклонные панели ее, ярко-белого цвета, были стерильно-чисты. Грани были утоплены и, в образовавшихся щелях, можно было разглядеть молниеобразные разряды, равномерно поднимающиеся вверх, один за другим. Синее свечение усугубляло яркость башни настолько, что глядеть на нее незащищенными глазами было болезненно. На усеченной верхушке пульсировал красный шар. Он не имел материальных границ, состоял из плазмы или раскаленного газа. Если внимательно присмотреться — можно было бы заметить, что пирамида пульсирует не просто так, а подчиняясь некому внутреннему ритму, почти музыке — и молнии, и шар, и меняющаяся белизна панелей представляли беззвучные ноты произведения.

Да что ж это такое? Подобной конструкции Бабышев ранее не встречал. Экспертная группа, спешно собранная для анализа ситуации, выдвигала различные предположения. Реактор. Генератор электросилового поля. Ремонтная база. Дополнительный вычислительный центр. Один чудик выдвинул даже предположение, что это памятник. Дескать, "Сенсимилья" решила увековечить себя вот таким пафосным образом.

Главного конструктора не покидало плохое предчувствие. Чем дольше он глядел на пирамиду, тем острее вспыхивали в его душе огоньки тревоги. Какие, к черту, памятники! Солнышко приготовило нам сюрприз… И что остается делать нам, червякам… Только ждать. Кусать губы, орать друг на друга, обвиняя не пойми в чем.

Скоро нам все пояснят.

Частью шестого чувства Виктор Иванович страстно желал, чтоб это скоро уже наступило. Но, другой — не меньшей — он боялся до дрожи в коленях и слез в глазах.

Да что же это такое, на самом деле?!

Ученый вздохнул и побрел к вездеходу, ожидающему поодаль.

Рабочий день подходил к концу. Скорее бы. Вадик тарабанил по клавишам, словно бегун на последних метрах.

Домой, легкий ужин, почитаю чего-нить и спать.

Поймал себя на мысли, что ждет сна, как манны небесной. Его ночные приключения превратились в зависимость. Неимоверно приятную.

За недолгие часы, пока спал — проживал целую жизнь.

В самом начале работы на «Сенсимилью» он выполнял простые операции. Сейчас же, с переходом в царствие морфея, перед Вадимом представал целый мир.

Он попадал в сказочные дворцы неимоверной красоты, которые мог менять согласно поставленной задаче. Возводил башни мановением руки и достраивал новые этажи.

Рисовал причудливые картины на огромных холстах. Под ногами простирался обрыв, уходящий далеко вниз, об его основание пенились волны океана, радовавшего взор, уходившего вдаль, насколько хватало глаз. Вадик подхватывал кисть, мысленным усилием наносил на нее требуемый цвет и, словно бестелесный, взмывал вверх, к полотну, размером с футбольный стадион. Наносил мазок за мазком. Рисунок радовал, с каждым новым штрихом по телу расплывалось блаженство, будто невидимая цель становилась на йоту ближе. Хотелось продолжать и продолжать, поглядывая на красоту морской глади.

Иногда он попадал на собрания красивых людей в причудливых одеждах и вел с ними диалоги на наречиях, которые чудным образом вдруг знал. Это было нечто вроде игры — слова участников сплетались, как доминошные кости, формируя бесконечный рассказ. И чем дальше заходил его сюжет, тем большим счастьем наполнялись души разговаривающих.

Вадик нашел в «Сенсимилье» то, чего так не хватало его душе на протяжении нескольких последних лет.

Жизнь офисного работника — это патока. Тянущаяся нудным потоком и влекущая за собой. Тесный мегаполис, набитый людьми до предела предлагал множество развлечений и форм бытия. Но не давал удовлетворения.

Каждый день одно и то же.

Вадик увяз в этой жизни, словно муха, плывущая не пойми куда и не ясно зачем. Социальная жизнь была разлинеена, напоминала клетку с однообразным рисунком на стенах.

Мир был крайне перенаселен. Половина его давно выстроилась в некоторое подобие кристалла, в узлах которого копошились целые народы. Вторая — готовилась вступить в общую коммуну, не считая нескольких центров напряжения.

Планета застыла ледяной глыбой, уплотняясь и наливаясь…

Уже с сотню лет она не менялась. Украшалась, улучшалась. Но изменениями это назвать было сложно. Не менялись принципы. Люди, населяющие, планету давным-давно разделились на иерархические слои, которые подчинялись один другому по строгому табелю о рангах. Миграции между слоями были исключены — люди, их составлявшие, не пересекались.

Неимоверное количество живущих позволило из класса рабочих — готовить только рабочих. Среди управленцев было достаточно нового материала, чтобы готовить управленцев. Полицейские были ментами нескончаемыми родовыми династиями, вместе с ними — офисные трудяги и обслуживающий персонал. Точно так же, как и представители любых других профессий.

Единственный шанс разнообразить свою жизнь — попасть на рабочее место, уготованное рождением, вдали от места рождения фактического.

Вадику не повезло. Или повезло, кто знает… и как определять?.. Он циклировал по тому же пути между жилым кварталом и офисной башней, что и его отец. А ранее — дед.