Сенека. Собрание сочинений

Но достаточно уже сказано в ответ этим болтунам. Наша задача совсем не в том, чтобы опровергать их придирки и низводить философию с ее величия до таких мелочей. Гораздо лучше идти по открытой и прямой дороге, чем самому себе придумывать уклонения, которые бывает затем так тягостно устранять. Ведь эти рассуждения не что иное, как игра слов между остроумными собеседниками. Не лучше ли говорить о том, как естественно простирать свою мысль в безбрежное пространство. Душа человека – нечто великое и славное. Ее пределы одинаковы с пределами божества. Уже одно то чего стоит, что родина ее не какая-нибудь жалкая Александрия, или Эфес, или какое-нибудь другое густонаселенное место на земле, но все пространство, ограниченное крайнею сферою мироздания, внутри которой заключаются моря, земли и воздух, разделяющий и в то же время соединяющий между собою миры людей и богов, и движутся по своим орбитам бесчисленные светила. Далее, продолжительность жизни души не ограничена. «Все время, что было до меня, – говорит она себе, – мое. Всякий век доступен великому уму; всякое время открыто для помыслов. Когда наступит день, в который произойдет разъединение телесного и духовного начала в человеке, я покину это тело здесь, где я нашла его, а сама вознесусь к богам. И теперь я не чужда им, хотя и живу в постылой земной тюрьме». Здешняя земная жизнь только предвкушение той будущей лучшей и вечной жизни. Подобно тому, как мы проводим девять месяцев в утробе матери не для того, чтобы и впредь оставаться там, но для того, чтобы появиться на свет уже способным дышать и жить здесь, так точно, в течение времени от детства до старости, мы только созреваем для новых родов. Нас ожидает новое рождение, новый порядок вещей. В этой жизни мы можем видеть небо только издали. Так жди же бестрепетно, когда пробьет твой последний час. Не для души твоей он последний, но для тела. На все окружающие тебя вещи смотри как на обстановку гостиницы, в которой ты остановился по пути. Нагим родился ты на свет, нагим отойдешь и в вечность. Не только нельзя унести с собою больше, чем принес, но даже из принесенного в жизнь придется большую часть оставить: совлечется с тебя покрывающая тебя кожа, последнее одеяние твое; совлечется и мясо вместе с протекающей по нему кровью; совлекутся кости и нервы, составляющие опору, и сосуды для жидких и мягких частей тела. Но этот день, которого ты боишься как последнего, – день твоего рождения в вечную жизнь. Отложи страх. Что медлишь, как будто ты не покидал еще ни разу того тела, в котором был скрыт. Ты медлишь, скорбишь, но тогда ты был исторгнут из утробы своей матери сокращениями ее. Ты стонешь, плачешь; так плакал ты и при твоем рождении, но тогда можно было простить этот плач. Ты являлся в мир глупым, неразумным ребенком. Когда ты появился на свет из теплого и мягкого плода, лежавшего во чреве твоей матери, тебя обвеял свободный воздух, затем причинило тебе боль прикосновение грубых, чужих рук; изнеженный доселе и не знавший внешнего мира, ты был подавлен множеством новых для тебя впечатлений. Теперь же для тебя не впервые отделяться от того, часть чего ты составлял. Итак, брось со спокойным сердцем уже ненужные тебе члены и оставь это, столь долго обитаемое тобой, тело. Оно разрушится, истлеет, уничтожится. О чем печалиться? Так всегда бывает. Ведь и покровы новорожденных уничтожаются. Зачем же ты дорожишь телом, как чем-то составляющим часть твоей сущности? Ты только одет им. Придет день, и вырвут тебя, и выведут на свет из настоящего твоего обиталища – смрадного и душного тела.