Сенека. Избранные труды

Марцеллину, собственно, был нужен не совет, а только поощрение. Но рабы не хотели ему повиноваться. Тогда стоик успокоил их и сказал, что им предстояла бы опасность преследования только в том случае, если б было неизвестно, добровольно ли умер их господин. В настоящем же случае мешать господину умереть так же предосудительно, как убить его. Затем и самому Марцеллину он напомнил, что было бы великодушно, подобно тому как после пира остатки раздают прислуге, так и при окончании жизни дать кое-что тем, которые прислуживали ему всю жизнь. Марцеллин был человек сговорчивый и щедрый даже в тех случаях, когда дело шло о его имуществе, поэтому он раздал небольшие суммы денег своим плачущим рабам и этим их совершенно успокоил. Ему не понадобилось ни железа, ни крови; в течение трех дней он ничего не ел и приказал поставить шатер в своей спальне. Там он поставил ванну и подолгу сидел в ней, все подливая теплой воды, и таким образом мало-помалу совершенно истощил свои силы, притом, как он сам говорил, не без известного удовольствия, вроде того, какое производит легкое головокружение, испытанное, вероятно, всеми нами, когда кажется, будто душа покидает тело.

Я рассказал эту историю не без цели. Ты узнаешь из нее, что кончина твоего друга не была ни тяжела, ни печальна. Хотя он сам лишил себя жизни, однако скончался весьма спокойно. Сверх того, эта история может быть и полезна тебе: часто необходимость требует следовать таким примерам. Часто мы должны умереть, а не хотим; умираем, и все-таки не хотим. Конечно, все знают, что когда-нибудь придется умереть, однако когда наступает час смерти, прячутся от него, дрожат, плачут. Но разве не нелепо плакать о том, что не жил тысячей лет раньше? И одинаково нелепо плакать о том, что не будешь жить спустя тысячу лет. Ведь это одно и то же. Не был и не будешь. И то, что было раньше нас, и то, что будет позже, одинаково не наше. Твое существование ограничено одним мигом, и если бы ты мог его продлить, до каких пор продлил бы ты его? К чему слезы? К чему печаль? Все напрасно.

О, не надейся молитвой смягчить судеб непреклонность!

Судьба непреклонна, неизменна и основана на предвечной необходимости. Ты идешь туда, куда и все идет. Что тут для тебя нового? В этом законе ты рожден. То же испытали и твой отец, и твоя мать, и твои предки, и все, кто жили до тебя, и все, кто будут жить после тебя. Неразрывная и никакими силами неизменимая цепь оковала все творение и влечет его. Сколько мертвых последует за тобой! Сколько пойдет их вместе! Тебе, может быть, будет легче, если с тобою умрут многие тысячи? Так знай, что в тот самый миг, когда ты задумываешься над смертью, тысячи людей и животных отдают свой дух самым различным образом. И разве ты сам не думал, что когда-нибудь придешь туда, куда шел все время? Всякий путь имеет свой конец.

Ты думаешь, что теперь я приведу тебе примеры из жизни великих людей? О нет, я приведу тебе примеры детской доблести. Есть предание о мальчике-спартанце, который, когда его взяли в плен, твердил на своем дорическом наречии: «Не буду рабом!» – и сдержал свое слово. В первый же раз, как ему приказали исполнить обязанности раба, и притом самые унизительные, а именно принести ночной горшок, он разбил свою голову об стену. Так близка свобода и все-таки есть рабы! Не предпочел ли бы ты, чтобы твой сын так умер, тому, чтобы он дожил до старости благодаря унижениям? Так чего ж ты смущаешься, если мужественно умереть умеет даже ребенок? Знай, что, если ты не хочешь, ты должен будешь умереть. Так сделай своим то, что в чужой власти. Неужели у тебя не хватит духа сказать, как тот отрок: не хочу быть рабом! Несчастный! Ведь ты раб людей, раб вещей, раб жизни, потому что и жизнь, если нет храбрости умереть, – рабство.