Сэндвич с пеплом и фазаном

Вся эта игра за и против, туда – сюда, тяни – толкай, вся эта игра кота и мышки с Фабиан начала меня утомлять, и все же она была мне странным образом знакома. С почти физическим шоком я осознала, что это та же самая канитель, которой я часто занималась с Фели: салонная игра, где главную роль играет настойчивость и где побеждает самый наглый.

– Насчет Франчески, – сказала я, сохраняя ледяное выражение лица. – Она выдала медаль Святого Михаила, а что дальше?

– Не знаю, – ответила Фабиан. – Кажется, она стала более тихой – отстраненной, так сказать. Все время прикасалась салфеткой к губам. Становилась бледнее с каждой минутой. Часто утирала лоб. Хотя было жарко, знаешь ли: июнь, зал, полный людей, душно, слишком много народу. Не то чтобы она не пыталась оставаться в форме. Она сказала Клариссе, что она могла бы лучше смотреться на медали, которую только что ей вручила, поглядывала на нее так, как будто пыталась вспомнить, кто она и что здесь делает. Потом прошептала что-то своему мужу. Он помог ей встать, что-то сказал мисс Фолторн и мисс Доус…

– Мисс Доус? – перебила я. – Я запуталась.

– Дорси Доус. Теперь Дорси Рейнсмит. В то время она входила в совет попечителей.

– Интересно, – заметила я. – Продолжай.

– Ну, они вывели миссис Рейнсмит из зала. С тех пор я ее не видела. Страшно удивилась, когда через пару дней узнала, что она утонула. Вся школа была в шоке.

– Предполагаю, ты не знаешь, куда они увели ее из зала?

– Что ж, знаю. В «Эдит Клейвелл». Моут настояла на этом.

– «Эдит Клейвелл»? Почему из всех комнат…

– Потому что в то время там жила Моут. Ее комнату ремонтировали, и она въехала в «Эдит Клейвелл» на лето, подальше от испарений краски.

– А перед этим чья это была комната?

– Моя, – ответила Фабиан.

Где-то в моей вселенной что-то стукнуло, потом опять… и опять. Словно шаги по черепичной крыше.

Мне хотелось прокричать «Бинго!» или что они кричат по эту сторону океана, но я сдержалась.

Славы в этом деле и так недостаточно, и мне не хочется разбавлять ее еще сильнее.

– Гмм, – протянула я. Тот самый момент, которого я ждала. – А председатель? Ты видела его снова? В смысле, в тот вечер.

– Разумеется. Он и Дорси, мисс… пардон, доктор Доус вернулись и долго отплясывали.

– С кем?

– Со всеми. Он танцевал с ученицами – опять демократия, с преподавательницами…

– С мисс Моут?

– Конечно нет! Что за чепуха!

– А она где была?

– Не знаю. Где-то поблизости, полагаю. Я помню, как помогала ей сворачивать бумажные гирлянды в конце вечера.

– А председатель танцевал? Он не выглядел обеспокоенным из-за жены?

– Непохоже. Все говорили, у нее «расстройство желудка». В конце концов, он врач и должен знать. Кроме того, его обязанностью было танцевать со всеми девочками.

– Да, – произнесла я. – Знаю: демократические принципы. С тобой он танцевал?

– Да. Даже два раза.

– Почему?

– Откуда я знаю, дура? Потому что я была самой красивой девочкой в зале. Потому что ему нравился запах моих духов «Шанель». Потому что он любит высоких. Что за нелепый вопрос!

Я чувствовала, что ступаю на зыбкую почву, но сохраняла невозмутимое выражение лица.

– О чем вы разговаривали?

– О, ради бога, де Люс… ты думаешь, я помню? Это было сто лет назад.

– Я бы запомнила, – сказала я. – Нечасто я танцую с докторами. Или вообще с мужчинами.

– К чему ты клонишь?

– Ни к чему, – ответила я. – Просто мысль. Так о чем вы говорили?

– О погоде. О жаре. Он сказал, я хорошо вальсирую. Сделал комплимент моему наряду.

– Он попрощался с тобой? – поинтересовалась я.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Фабиан.

– Он пожелал тебе удачи в новой жизни?

– Что ты несешь, де Люс? Ты в своем уме?

– Не совсем, – ответила я. – Я подумала, он хотя бы мог поздравить тебя с получением медали Святого Михаила… Кларисса.

Глава 29

Я протянула руку и медленно провела пальцем по ее щеке. Он сразу же покрылся бледной пудрой. Под ней ее голая кожа имела такой же смуглый оттенок, как и у ее сестры Мэри-Джейн.

– Макияж, цвет волос и прическа обманут многих людей, – продолжила я, – но структуру лица невозможно изменить – по крайней мере, для опытного глаза.

Этот факт я узнала от Доггера одним дождливым днем в оранжерее, когда мы изучали фотографии преступников в старых выпусках «Полицейской газеты», которые он достал из-под лестницы. Мы предположили (как потом выяснилось, ошибочно), что они принадлежали дядюшке Тару.

Тем не менее превращение Клариссы Брейзеноуз в Фабиан было поразительным: триумф гримера. Даже сейчас, когда на моем пальце было светлое пятно, на свет появился лишь один дюйм настоящей Клариссы.

– Ты ухитрилась обмануть даже родную сестру, – сказала я. – Ты должна гордиться собой. И стыдиться тоже. Бедный ребенок, все эти годы она думает, что ты мертва. Она же ничего не знает, верно? И, видимо, никогда не узнает.

Фабиант воззрилась на меня, но сохраняла молчание. Надо отдать ей должное.

– Как тебе это удалось? – спросила я. – Макияж, конечно, тебя учили наносить профессионально. И ты, должно быть, надела парик, изменила осанку, научилась ходить по-другому. Поздравляю с таким потрясающим перевоплощением.