Сэндвич с пеплом и фазаном

Потом Коллингсвуд разразилась рыданиями: длинными низкими протяжными всхлипываниями, которые угрожали перейти в завывания.

В сверкании свечи лицо мисс Фолторн побелело. Из нас четверых спокойствие сохраняли только труп и я.

Я никак не могла дождаться, чтобы зажгли электрический свет и можно было хорошенько все рассмотреть.

За свою жизнь мне довелось повидать изрядное количество трупов, и каждый следующий был интереснее и поучительнее предыдущего. Если я не ошибаюсь, это номер семь.

Даже в гаснущем пламени свечи по хрупкому скелету и тонким запястьям я определила, что труп определенно женский. Из-за закопченного черепа и жуткого оскала он напоминал свежераспеленутую мумию.

Годы в каминной трубе превратили ее в копченость.

Не самая подобающая мысль, но именно об этом я подумала, скажу честно.

Мы не всегда можем гордиться нашей первой реакцией, но по личному опыту я знала, что к тому времени, когда мне начнут задавать вопросы, я уж изобрету более приемлемую версию, чтобы казаться паинькой. Именно так работает человеческий мозг.

Во всяком случае, мой.

Время снова тронулось с места, но совсем медленно, как и бывает в подобных обстоятельствах. Мисс Фолторн еле шевелилась, словно муха в меду. Вечность спустя она включила верхний свет.

– Коллингсвуд! – произнесла она голосом слишком спокойным, чтобы он мог показаться успокаивающим. – Что ты наделала?

А Коллингсвуд, черная, словно трубочист, раскачивалась на деревянном полу взад-вперед, охватив колени руками и причитая, вернее, завывая, – издавая жуткие первобытные звуки, от которых волосы становились дыбом.

Нечеловеческое зрелище.

Если бы это был фильм, кто-нибудь дал бы ей пощечину и привел в чувство, но я не отважилась.

Я опустилась на колени и обняла ее.

– Принесите воды, – услышала я приказ, который мой рот отдал мисс Фолторн. – И бренди. Скорее! У нее шок.

Мисс Фолторн начала было что-то говорить, но передумала и выплыла из комнаты.

Я стащила одеяло с кровати и набросила его на плечи Коллингсвуд.

Потом я накрыла труп и череп простыней, но сначала хорошенько рассмотрела скорбные останки.

Само небо предоставило мне эту возможность в отсутствие мисс Фолторн. Второго шанса у меня не будет.

Как я уже сказала, тело почернело и прокоптилось. Флаг, в который оно было завернуто, послужил чем-то вроде банановых листьев, которые используют для запекания рыбы уроженцы кое-каких отдаленных форпостов Империи (вроде Индии).

Череп был черен как ночь, безволос и лишен кожи. Сжатые кулаки были сложены под тем местом, где раньше находился подбородок, как будто Смерть застала свою жертву во сне. В одной ладони находилось что-то вроде потускневшего медальончика.

Я завернула его в носовой платок и сразу же припрятала в карман – пока не успела вернуться мисс Фолторн. Слава богам, надоумившим меня лечь спать одетой!

Одежда на трупе слишком пострадала и обгорела, чтобы ее можно было идентифицировать. Это могли быть равно и лохмотья нищенки, и наряд сказочной принцессы.

Смерть от запекания не слишком красива.

Или она погибла от чего-то другого? И в другом месте?

Мой мозг заработал, как фотоаппарат полицейского, мысленно и тщательно делая снимки: крупный план черепа, почерневшие зубы, ладони, ступни (босые, если не считать половинку обгоревшего шерстяного носка).

Я оттянула его на дюйм-другой от сморщенной черной щиколотки и по внутренней структуре определила, что изначально носок был красным.

Этот осмотр осложнялся тем, что Коллингсвуд теперь начала завывать, словно пожарная сирена, выводя нервирующие рулады.

– Все хорошо, – говорила я ей снова и снова, не отводя при этом глаз от трупа. – Все в порядке. Мисс Фолторн сейчас вернется.

Подумать только, Коллингсвуд запричитала, как выразилась бы Даффи, еще пуще.

Откровенно говоря, она начала мне надоедать.

– Заткнись! – велела я. – У тебя слюни текут.

Любой человек, имеющий старшую сестру, скажет вам, что нет более быстрого способа прекратить рыдания представительницы женского пола неважного какого возраста, чем сказать ей про слюни.

Так что я не удивилась, когда Коллингсвуд внезапно умолкла.

– Что… что… это? – спросила она, как можно скорее отползая от накрытого простыней тела.

– Птичка. Довольно большая. Наверное, аист. Или ибис.

Допускаю, что это изрядное преувеличение. Даже для меня. Очевидно, что у закопченного черепа нет длинного кривого клюва. Но у мумифицированных птиц, которых я видела в Музее естественной истории, его тоже не было. Их клювы приматывались к груди из соображений аккуратности и стремления облегчить работу их давно почивших бальзамировщиков.

– Как аист мог попасть в дымоход?

– Такое все время случается, – ответила я. – Во время родов. Об этом просто не пишут, потому что это так печально. Что-то вроде негласного газетного правила.

У Коллингсвуд отвисла челюсть, но я так и не узнала, что она собиралась сказать, потому что в этот самый момент мисс Фолторн вернулась со стаканом вина и графином, в котором, видимо, был бренди.

– Выпей, – велела она Коллингсвуд, и та удивительно послушно осушила стакан и отпила из графина.