Сэндсторм

Чарли закурил от окурка новую сигарету. Если не считать голубой ленты Нила, редких финиковых пальм и известняковых карьеров, местонахождение которых обозначали груды белых камней и пылевые завесы, ландшафт выглядел на редкость однообразно: пустыня, выжженная богом солнца Ра.

Чарли докурил сигарету, выбросил ее в окно, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Через несколько минут он заснул, убаюканный мерным рокотом двигателя, шуршанием шин, жарой и притупляющим ощущением того, что автомобиль вроде и едет, а как будто не движется. Проснулся Чарли где-то через час, уловив, что изменился тембр в гуле автомобиля. А, авария. На обочине шоссе лежал перевернутый «мерседес», передок которого был смят в лепешку; из радиатора капала ржавая вода, футах в шестидесяти от машины на песке валялось колесо. Мунго остановился на значительном расстоянии от ровера Дауни, оставив себе пространство для маневра. Свитс протянул свои международные водительские права худому мужчине в белом костюме и темных очках, за спиной которого, разглядывая лендровер, стояли трое полицейских в форме. Человек в очках щелкнул пальцами, видимо требуя другие документы. В разговор вмешался Дауни, который показал мужчине какую-то бумагу. Тот выпрямился, взял под козырек и торопливо отступил в сторону.

Автомобиль Свитса тронулся с места, и Мунго тут же нажал на газ. Когда они проезжали мимо «мерседеса», Чарли заметил возле него четыре лежащих в ряд трупа.

Пустыня подбиралась все ближе к шоссе, лишь изредка песчаное однообразие нарушалось купами кустарника. Роверы миновали деревни Эль-Айят и Барнашт, оставили позади развалины пирамиды в Эль-Лиште, – эти руины усердием современных вандалов и неумолимым ходом времени больше всего напоминали кучу мусора. Близ деревни Герза шоссе разделилось; правое ответвление уводило на юг, к Файюму, крупнейшему египетскому оазису. Тот орошался водой из Бахр-Юсуфа, канала Иосифа; вдобавок на климат оказывало влияние озеро Бирхет-Кваррум, протяженность которого составляла тридцать миль, ширина – шесть, а средняя глубина, к сожалению, – всего лишь тринадцать футов.

Именно в Файюме король Фарух встречался с Уинстоном Черчиллем: они там охотились на уток и вместе курили сигары. Роверы свернули направо. Узкая полоска зелени вдоль шоссе стала шире, пустыня внезапно отступила. В Файюме росли оливы, бананы, рис, хлопок, пшеница, кукуруза, а также разнообразные цитрусовые. Чарли, который разглядывал окрестности, бросился в глаза мальчик, что стоял на обочине дороги: на голове у него сидела курица. Мунго тоже заметил мальчика, стукнул кулаком по «баранке» и громко засмеялся.

– Что случится, если эта птица вздумает облегчиться? – воскликнул он. – Или если снесет яйцо? – Ровер промчался мимо мальчика, обдав того пылью и смехом.

Они приблизились к небольшому прудику, в котором плескалась стая ибисов, крупных белых птиц с тонкими лапами и загнутыми книзу клювами. Завидев роверы, птицы распростерли крылья и, неуклюже взмахивая ими, поднялись в небо. Следующим населенным пунктом оказалась деревня Медум, перед которой от шоссе ответвлялась боковая дорога, что вела к загадочной «фальшивой пирамиде», ее характерная особенность состояла в трехступенчатости конструкции. Деревни теперь попадались все чаще, так что Мунго пришлось сбросить скорость, ибо иначе он никак не вписывался в поток движения: шоссе загромождали грузовички фермеров с предназначенными на продажу овощами и фруктами в кузовах, ослы, дромадеры и люди, которые шли пешком, – таких было не перечесть. Чарли отметил про себя, что стариков среди пешеходов почти не встречается. Этому имелось вполне определенное объяснение: в египетских реках, каналах и сточных канавах в изобилии водились улитки, внутри которых обитали микроскопические личинки, перейдя в стадию плоского червя, они покидали своих хозяев, внедрялись в тело человека, спаривались и откладывали тысячи яиц. Со временем яйца попадали человеку в мочевой пузырь или в кишечник, что приводило к внутреннему кровотечению. Болезнь протекала вяло, могла тянуться годами; к тому же эффективность единственного лекарства составляла от силы шестьдесят процентов. Вдобавок крестьяне в большинстве своем сразу после выздоровления возвращались на поля, где заражались повторно – и умирали.