Сендер Бланк и его семейка

— Перестаньте горевать, мамаша, перестаньте! Не забывайте бога и не гневите его своими жалобами. Бог вас не оставит. Вы молоды, и судьба ваша еще неизвестна. Не вы первая и не вы последняя. Бог может даровать вам счастливую жизнь, и вы будете еще счастливы. Отец, вероятно, в последнюю минуту не забудет вас и обеспечит. Но вот я, мамаша, я не могу сравнить себя с вами. У меня куча детей, будет особой милостью божьей, если свекор не забудет и нас с мужем. Вы знаете, у меня в жизни не было еще хорошей минуты, только нужда, горе, невзгоды, хотя мой Хаим честный, тихий, порядочный молодой человек. Не то что шарлатан Осип, который, говорят, проигрывает за год в карты столько, сколько мы проживаем с мужем и детьми. А ведь вы знаете, сколько подарков Ревекка получает от отца, а я, кроме приданого… Что говорить!..

При этих словах бедняжка Соня спрятала свое заплаканное лицо на груди у Мириам-Хаи; и так обе эти бедные, несчастные женщины изливали друг другу свои души, открывали свои наболевшие сердца, в которых с давних пор затаилась зависть, ненависть, досада и многие другие чувства… Мы все таковы, читатель; кто больше, кто меньше, кто умнее, кто глупее, кто явно, кто тайно, но все мы эгоисты, вы уж на меня не обижайтесь! Правда, есть у нас один знакомый, — реб Герц, или реб Зорах, это неважно, — я хорошо помню, как года два или три тому назад, когда этот самый реб Герц, или реб Зорах, собрался в последний путь, его дети и друзья приехали к нему. Стоило тогда посмотреть, с какой трогательной нежностью, с какой неподдельной преданностью и любовью эта семья ухаживала за больным и не отходила от него ни на шаг! Стоило посмотреть, как все домочадцы окружили врача и как, опережая друг друга, старались услужить больному. И представьте, все забыли о себе и занимались только больным; до последней минуты его жена и дети даже не подумали о своем положении, не то что наши уважаемые дамы Мириам-Хая Бланк с ее милейшей невесткой Соней Бланк, преждевременно оплакивавшие, как вы видели, не господина Бланка, собравшегося умирать, а самих себя. Представьте себе, что в то время, как реб Герц, или реб Зорах, боролся с ангелом смерти, никому и в голову не приходили мысли о каком-то там завещании или обеспечении. Если б кто-нибудь хоть заикнулся об этом, его слова глубоко оскорбили бы всю семью. Да, все было не так, как здесь, у нашего прославленного господина Бланка, где мадам Ревекка Земель сделала знак своему обожаемому супругу, Осипу Земелю, поскорей бежать за раввином и нотариусом. А когда этот мировой дипломат, с которым читатели сейчас познакомятся несколько ближе, когда этот господин Земель, говорю я, пришел к нотариусу, он завел довольно длинный разговор о законах вообще и о нравах на наследство в частности. И тут он показал, каковы его познания в этой области. Правда, он, слава богу, не так уж нуждается, но все же его не оставляет надежда, что возлюбленный тесть, господин Бланк, отпишет ему самую большую часть наследства, так как его, Осипа, он любит, как родного сына. И позже, когда нотариус и прочие официальные лица пришли к больному, Осип суетился вокруг них, ухаживал за ними, был настроен так радостно, что кто-нибудь со стороны мог подумать, будто здесь пишут брачный договор, а не завещание, словно здесь свадьба, а не смертный час, не прощание с жизнью… Не растерялась и Ревекка: эта преданная дочь не отходила от больного отца ни на минуту, ни на секунду. На ее лице было написано такое горе, такая глубокая скорбь, что сам больной утешал ее:

— Что ты плачешь, дурочка?

Эти несколько слов открыли у нежной дочери новый родник слез. Лишь с большим трудом смогла она выкрикнуть:

— Отец! Не надо! Не надо!

— Что, дурочка? Чего не надо?

— Не надо завещания! Не надо! Я не хочу! Я не могу этого вынести! Ты еще долго, долго будешь жить!

— Иди, иди, дурочка! Ты же видишь, что я умираю!

— Не надо! Не надо!

О чем думала про себя прекрасная Ревекка, когда кричала «не надо, не надо»?