Сен-Симон

Эти мысли не дают покоя ни правым, ни левым, — ни тем, кто верит в «священные права законного короля», ни тем, кто клянется «великими принципами 1789 года». Вдумчивым людям из обоих лагерей совершенно ясно, что солдатский сапог может временно задавить революцию, но не может уничтожить ее движущих сил. Основного вопроса о прочном государственном правопорядке военная диктатура не решает, а только отодвигает его в будущее, притом не очень отдаленное. По-настоящему его решит только тот, кто поймет законы истории и будет действовать соответственно с ними.

Поискам этих законов посвящены все усилия мыслителей этой эпохи — начиная с Шатобриана и Жозефа де Местра[25] и кончая Гегелем. Естественно, что каждый из них дает ответ, вытекающий из его классового положения и классовых пристрастий, и «законы истории» неизменно приводят туда, куда философам хочется, чтобы они привели.

Что движет человечеством? — Промысел божий, находящий свое выражение в католическом христианстве, — отвечает Шатобриан, аристократ и монархист. — Католичество порасшаталось, «христианство повсюду падает», и отсюда — смута и революции; обновите христианство, верните народу его религию, а аристократии ее привилегии, — и революции исчезнут сами собой.

В чем основа всех конституций? — В «неписанной конституции», в общем складе народного характера, — отвечает Жозеф де Местр, тоже аристократ, тоже монархист, но гораздо более тонкий мыслитель. — Изучите историю нации, приспособьте к ее характеру, данному самим богом, политические учреждения и общественный строй, отрекитесь от рассудочных теорий, возьмите себе в руководители обновленный католицизм — и мир и спокойствие государств будут обеспечены.

Ищет разрешения исторической загадки и мадам Сталь Но она только указывает на ее трудности и все свои надежды возлагает на «новую философию», которую должны выработать преемники французских энциклопедистов.

В 1803 году все эти мысли, порожденные страшной исторической встряской, еще не отлились в законченные теории. Шатобриан только делится своими тревогами и догадками с корреспондентами; Жозеф Де Местр, эмигрант, только обдумывает свой «Опыт о принципах человеческих конституций», Гегель еще не написал своей «Феноменологии духа» и не успел окончательно отделаться от чар великой революции. «Саморазвивающийся дух», творящий по его мнению историю еще не решил, что будет его конечной станцией — «декларация прав человека и гражданина» или королевско-прусский шлагбаум. Но вопрос о законах истории об основных принципах человеческого общежития поставлен ребром. Он носится в воздухе и, разумеется, не может не всколыхнуть и Сен Симона.

Сен-Симон, хотя и потомок Карла Великого, не может смотреть на вещи глазами Шатобриана или де Местра. Выброшенный из рядов аристократии, он усвоил себе демократические привычки и взгляды и хранит верность основным идеям энциклопедистов. Разум для него — верховный судья во всех вопросах жизни, а опытная наука — единственный надежный гид по лабиринтам истории. Ей, и только ей, хочет он вверить свою мысль.

«Письма женевского обывателя» — первый плод этих философско-исторических исканий — расплывчаты, недоговорены, но уже намечают те вехи, по которым направится развитие его теорий. Главные их мысли можно свести к немногим положениям.

1. Несмотря на внешнее умиротворение, революция в Европе еще продолжается. «В Европе деятельность правительств не встречает в настоящее время помех со стороны оппозиции управляемых; но, судя по настроениям в Англии, Германии, Италии, легко предвидеть, что это спокойствие не продлится долго, если своевременно не будут приняты меры предосторожности. Ибо, господа, не следует скрывать от вас, что кризис, испытываемый человеческим духом, проявляется у всех просвещенных народов и что симптомы, обнаружившиеся во Франции в обстановке страшного взрыва, внимательный наблюдатель подметит у англичан и даже у немцев».

2. Кризис этот объясняется тем, что духовная власть в лице церкви, управлявшая до сих пор душами людей, отстала от хода развития и утеряла право на руководство человечеством. Она должна отказаться от своих былых притязаний и передать руководство ученым. «Рим должен отказаться от претензии быть центром всемирной церкви; папа, кардиналы, епископы и священники должны перестать говорить от имени бога, ибо у них меньше знаний, чем у того стада, которое они ведут. Во всем том, что касается духовной власти над обществом, можно прислушиваться только к голосу ученых; религия — человеческое изобретение, политический институт, который стремится к всеобщей организации человечества… Мораль тоже имеет свои положительные законы, которые могут быть доказаны научным образом. Нужно только хорошо организовать ученых и художников, чтобы учредить совершенную духовную власть».